ОБОСТРЕНИЕ КРИЗИСА СОВЕТСКОЙ ЭКОНОМИКИ
Косыгин знал, что все пятилетние планы, якобы успешно (и даже досрочно) вы-полнявшиеся, выполнялись лишь по «валу», но не в натуральном выражении. «Валовая продукция» в народном хозяйстве росла, а в реальности почти все товары становились дефицитом. При равнении на «вал» задача предприятия заключалась лишь в производстве продукции, а будет она куплена потребителем или нет, его мало интересовало, для этого существовала система органов снабжения и сбыта. Поэтому в стране росли запасы произ-веденной, но не реализованной продукции.
С точки зрения «вала» одни работы были более, а другие менее выгодными. В строительстве, например, выгодно было копать котлованы и закладывать фундаменты зданий: затраты труда здесь минимальны, а «вал» большой. А отделочные работы были крайне невыгодными: труда много, а стоимость их копеечная. Поэтому строительные ор-ганизации всеми правдами и неправдами стремились получить деньги на новое строительство и неохотно занимались доведением строек до завершения. По всей стране можно было видеть вырытые котлованы и заложенные фундаменты, «незавершенка» росла, а реальные производственные мощности и жилье прирастали медленно.
Косыгин понимал, что необходимо коренное совершенствование хозяйственного механизма, в первую очередь избавление от диктата «вала». Из множества предложений, нацеленных на решение этой задачи, он в конце концов выбрал концепцию Либермана.
ЛИБЕРАЛЬНАЯ КОНЦЕПЦИЯ ЛИБЕРМАНА
Либерман предлагал отказаться от показателя валовой продукции как главного критерия оценки работы предприятия и установить как важнейшие показатели прибыли и рентабельности производства, но при обязательном выполнении плановых договорных поставок в натуральном выражении, а значит, и по качеству продукции и по срокам. По сути, это был перевод советской экономики на капиталистическую мотивацию развития производства. Либерман не отрицал плана производства, но предлагал отказаться от рег-ламентации сверху методов его выполнения. Пусть предприятия сами определяют чис-ленность своих работников, среднюю зарплату, производительность труда, образуют за счет прибыли (без ограничений его размера) Фонд материального поощрения работников, сами решают, какую часть этого фонда направлять на премии, а какую – на социально-культурное и жилищное строительство.
ХОЗЯЙСТВЕННАЯ РЕФОРМА В ДЕЙСТВИИ
Косыгин, видимо, обманывал сам себя, его обнадеживали итоги проводившегося хозяйственного эксперимента. Предприятия, переведенные в порядке эксперимента на новые условия хозяйствования, действительно показали неплохие результаты. Но только потому, что они получили свободу действий и могли «снимать сливки», по сути, паразитируя на несовершенстве производственных отношений. А все остальные предприятия были по-прежнему связаны десятками плановых показателей.
На сентябрьском (1965 г.) Пленуме ЦК КПСС по докладу Косыгина было приня-то решение о проведении реформы в духе концепции Либермана, хотя суть ее прикрыва-лась ссылками на труды Ленина.
СКРЫТАЯ СУЩНОСТЬ ХОЗЯЙСТВЕННОЙ РЕФОРМЫ КОСЫГИНА
Реформу встретили в стране по-разному. Немало нашлось тех, кто понял, что на ней можно поживиться. Другие (в основном хозяйственники) предрекали развал экономики, а когда по ним новшества больно ударили, забили тревогу. А экономика в целом попала «из огня, да в полымя». Предприятия, получившие значительную хозяйственную самостоятельность, изыскивали все новые возможности увеличения прибыли и фонда материального поощрения, что сразу толкнуло народное хозяйство к инфляции.
Ведь прибыль предприятия зарабатывали, а использовать ее могли фактически только на увеличение зарплаты. Пустить ее, например, на увеличение производства про-дукции, на реконструкцию предприятия или на строительство жилья часто было невоз-можно, потому что в планах не было предусмотрено выделение дополнительных ресурсов ни у поставщиков сырья, ни у строительных организаций. Да и неизвестно было, найдет ли сбыт дополнительно произведенная продукция. В итоге зарплата стала расти гораздо быстрее, чем производительность труда. Еще более обострилась нехватка товаров, или, как говорят, «вырос отложенный спрос». То, что нельзя было купить товары, даже если есть деньги, вызывало растущее недовольство населения.
Больше денег стало оставаться у предприятий – меньше поступало их в бюджет государства. А расходы росли, нужно было изыскивать дополнительные доходы. При-шлось прибегнуть к испытанной палочке-выручалочке – увеличивать производство водки. Далее, высвобождавшуюся рабочую силу надо было куда-то пристраивать, а на создание новых рабочих мест средств не было. Перед страной замаячила угроза безработицы, что тогда казалось советским людям совершенно немыслимым делом.
Словом, куда ни кинь, всюду клин: выгоды от реформы получали оборотистые руководители предприятий, а все причиненные ею убытки должно было покрывать госу-дарство. Но тогда еще никто из «верхов» не осмеливался сказать, что, допустив в качестве главного критерия эффективности работы предприятий прибыль, мы тем самым подчинили народное хозяйство закону максимальной прибыли со всеми вытекающими из этого последствиями, которые не заставят себя долго ждать. (Я об этом писал, но какой от этого мог быть толк?)
Итак, ввели как главный показатель эффективности работы предприятия при-быль. Но мы же не капиталистическое общество и не можем допустить, чтобы предпри-ятия грабили население высокими ценами. Для исключения необоснованного повышения цен мы ограничим величину прибыли нормативом, допустим, 20 процентов (в каждой отрасли он будет свой) по отношению к себестоимости. Чем новая система стала отличаться от прежней?
В той экономической системе, какая была создана в СССР в последние годы жизни Сталина, условием быстрого развития страны был механизм ежегодного снижения цен. Действовал он следующим образом. Государственным планом предприятию устанавливался на год выпуск продукции (по ее видам) определенного качества и по заданной цене, которая покрывала издержки производства и обеспечивала некоторую прибыль. При этом себестоимость (издержки) и прибыль не были связаны между собой. Прибыль просто означала разницу между ценой и себестоимостью. Руководство и весь коллектив предприятия нацеливались на снижение себестоимости продукции, успехи в этом отношении поощрялись материально. Допустим (пример разработан Александром Зверевым), завод выпускает легковые автомобили. Себестоимость автомобиля - 5000 рублей. Пусть доля прибыли от себестоимости определена в 20 процентов. Следовательно, прибыль с каждого автомобиля равна 1000 рублей. А продажная цена автомобиля составит 6000 рублей. Если коллектив завода, введя технические новшества и организационные чудеса, снизил бы себестоимость автомобиля в два раза, - она составила бы 2500 рублей. А что сталось бы с прибылью?
При сталинской (сталинско-фордовской) модели прибыль определялась как раз-ность между «твердой» на какой-то период ценой и получившейся себестоимостью. По-этому прибыль увеличилась бы на эту самую величину снижения себестоимости и достигла бы 3500 рублей. На этом уровне она сохранялась бы до конца года, завод процветал бы. Значит, в сталинской модели экономики увеличению прибыли никакого планового значения не придавалось, а увеличить ее можно было только двумя путями: через наращивание выпуска продукции по сравнению с планом и через снижение себестоимости.
В конце года фиксировалось новое, сниженное значение себестоимости. К этой величине добавлялась прибыль и получалась новая, уменьшенная цена продукции. В дан-ном примере установленная новая цена на автомобиль равнялась себестоимости 2500 руб-лей плюс, допустим, те же 20 процентов от нее в качестве прибыли, итого 3000 рублей. Значит, потребитель (народное хозяйство) от покупки каждого автомобиля по сравнению с прежней ценой получил бы выгоду в 3000 рублей. Именно снижение себестоимости продукции создавало возможность снижения цен на нее. И этот механизм был демонтирован в ходе осуществления косыгинской реформы. Это стало таким ударом, от которого страна уже не смогла оправиться.
Ведь в хрущевско-косыгинской (либермановской) модели, по сравнению со ста-линской, все было наоборот. В ней главное было – получить прибыль (в рублях). Но сама прибыль образовывалась как жесткая процентная доля от себестоимости. И получалась зависимость: чем выше себестоимость, тем больше прибыль. А значит, стремиться на-до не к снижению, а к повышению себестоимости. В рассматриваемом примере картина выглядела так. Снизил коллектив себестоимость автомобиля в два раза – с 5000 до 2500 рублей – уменьшилась и его прибыль с 1000 до 500 рублей. Увеличить прибыль за счет произвольного повышения цены автомобиля тоже нельзя: цена должна быть равна себе-стоимости плюс 20 процентов от нее, то есть 3000 рублей.
Итак, при снижении себестоимости автомобиля вдвое цена его будет одинаковой как при прежней, так и при новой модели – 3000 рублей. Но при прежней модели прибыль предприятия составляла 3500 рублей, а при новой – всего 500 рублей. А за счет прибыли содержались детские сады, спортивные сооружения, базы и дома отдыха, строилось жилье и пр. Значит, при новой модели подрывались возможности социального развития предприятия. В результате все, кто раньше за снижение себестоимости и цены поощрялся, теперь стали за это материально наказываться. Ясно, что коллектив при новой модели бороться за снижение себестоимости не будет, а значит, исчезла и возможность снижения цен. Потеряли и коллектив завода, и потребитель продукции, и государство, и население.
Но многие встретили реформу «на ура!», потому что для них открылись возмож-ности обогащения за счет «по-умному» организованного роста себестоимости продукции.
Предположим, предприятие производит какое-то изделие, себестоимость которо-го 5 миллионов рублей, тогда при норме прибыли в 20 процентов от себестоимости при-быль составит 1 миллион рублей. Эту прибыль предприятию и установят как плановую. Хозяйственник рассуждает: вам, государству, нужна максимальная прибыль? Увеличим себестоимость в два раза – до 10 миллионов рублей, тогда и прибыль вырастет вдвое – до 2 миллионов рублей. Вот и есть миллион рублей прибыли сверх плана! Извольте меня премировать! Итак, при новой модели снижать себестоимость было нельзя, потому что вместе с ней падала и прибыль. Значит, невыгодно стало совершенствовать производство. Так был создан механизм развала экономики, а этот процесс назвали «застоем».
ОБЫВАТЕЛЬСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ ИЛИ ВРЕДИТЕЛЬСТВО?
Когда снижение себестоимости считалось важнейшей задачей и поощрялось, к решению этой задачи подключался весь коллектив. Премии распределялись между всеми участниками борьбы за совершенствование производства. Когда же премии стали давать, по сути, за дезорганизацию производства, возникла необходимость отстранить коллектив от организации производственного процесса. Ведь среди рабочих и специалистов было еще немало тех, кто привык ставить интересы дела, интересы Родины выше личной выго-ды. (Вспомним пьесу драматурга Александра Гельмана «Премия», ее удалось поставить в театре именно с одобрения Косыгина.)
Реформа стала не общенародным делом, а почти подпольной, хотя и официально допустимой деятельностью узкого круга руководящих работников разных уровней. И весь фонд материального поощрения стал присваиваться этой группой руководящих обывателей.
Так новая модель расколола коллектив предприятия, погасила творческий порыв большинства работников, противопоставила интересы «верхов» и «низов». Все выгоды от «рационализации производства» теперь доставались «верхам», и они направляли деятельность предприятий так, чтобы эти выгоды были как можно большими. По сути, это была уже неформальная приватизация предприятий их руководством, которому оставалось лишь ждать, когда этот переход средств производства в их частную собствен-ность будет оформлен законодательно. Косыгина с полным правом можно было бы назвать «верным ленинцем», он сумел незаметно для общественности внедрить новый вариант ленинского нэпа. А в итоге Косыгин, советский патриот и приверженец социализма, открыл дорогу ренегатам Горбачеву и Ельцину.
Это был не просто шаг к приватизации предприятий «эффективными собствен-никами. Была создана возможность получения прибыли и премий за счет разрушения производственного потенциала. Косыгинская реформа, таким образом, создавала условия как бы для узаконенного вредительства. Советская экономики пошла вразнос.
Признание прибыли критерием эффективности работы предприятия означало больше чем перевод советской экономики на функционирование по тому же закону мак-симальной прибыли, что и капиталистическая экономика. Ведь при капитализме действу-ет конкуренция между товаропроизводителями, что отчасти ограждает потребителя от их произвола. Клиент, потерпевший от произвола товаропроизводителя, может подать на него в суд и получить солидную компенсацию. А у нас не было создано никаких условий для цивилизованной конкуренции, и те, кто наглее, оказывались в наибольшем выигрыше. Если нынешний строй у нас называют бандитским капитализмом, то условия для его бандитского окраса были созданы еще реформой Косыгина. Расширение самостоятельности предприятий на основе погони за прибылью, по сути, покончило с плановой системой в СССР.
Единое народное хозяйство страны распалось на изолированные ячейки, имею-щие собственную корыстную цель (это вообще особенность всех либеральных реформ – превращать «глобальное» в «местечковое»). «Верхи» практически утратили способность направлять деятельность предприятий в соответствии с интересами государства, потому что предприятию важнее было получить максимальную прибыль.
Но еще более сильный удар нанесла реформа Косыгина по идеологическим и нравственным основам социалистического общества. Советский человек на протяжении почти сорока лет привык ощущать себя участником героических деяний своей страны, имевших всемирно-историческое значение. Он считал себя строителем невиданного в ис-тории общества высшей справедливости, преобразователем планеты в прогрессивном на-правлении, его живо интересовало, что происходит в мире, куда идет история и какое ме-сто в мировом процессе занимает наша страна, в какой шеренге стоит каждый наш граж-данин. И вот вместо этого планетарного взгляда ему (уже второй раз за нашу послеок-тябрьскую историю – впервые это случилось при переходе к ленинскому нэпу) предложи-ли местечковое мировоззрение, призвали его сосредоточиться на поисках выгоды для себя и своего коллектива. Гражданина-революционера решили сделать обывателем. Не будь тогда такой метаморфозы, вряд ли впоследствии либералам удалось бы так легко разрушить СССР.
Говорят, что Косыгину не дали завершить его реформу партийные бюрократы, убоявшиеся потери власти. Однако сам Косыгин к концу своей политической деятельно-сти увидел, к каким разрушительным последствиям его реформа привела.
Разумеется, партийный аппарат не мог равнодушно смотреть на то, как развали-вается экономика, а он не в состоянии остановить этот процесс, потому что получившие самостоятельность руководители предприятий перестали ему подчиняться. Сопротивле-ние партийного аппарата реформе было проявлением и его стремления сохранить власть в своих руках, и опасения краха экономики. Но широкие права, данные предприятиям и союзным республикам, целиком отобрать было уже невозможно. Распад экономики стал необратимым.
В ЧЕМ ПРИЧИНЫ ПРОСЧЕТОВ КОСЫГИНА?
Все считают Косыгина выдающимся советским экономистом. Возможно. Но в этом же заключалась и его главная слабость. Именно зашоренность на экономизме поме-шала ему, как в свое время и Ленину, найти правильный путь реформирования народного хозяйства СССР.
Вспомним, как Ленин, поставленный перед необходимостью перейти от продразверстки к продналогу, решил перевести на хозрасчет всю промышленность, в том числе и тяжелую, которая тогда никакого отношения к задаче «смычки» города и деревни отношения не имела. Итог известен: вместо «смычки» получилось восстановление капиталистических отношений, что было потом пресечено Сталиным. Вот и Косыгин решил перевести на показатели прибыли и реализации продукции все предприятия страны, в чем не было необходимости.
Да, выпуск дамских шляпок нельзя планировать по количеству и фасонам, пото-му что тут действует мода, которую нельзя предугадать. Значит, тут производство должно быть поставлено на рыночные основы, равняться на соотношение спроса и предложения. А завод, что производит мощные силовые установки? Тут и производитель, и по-требитель связаны планом и договором, никакие изменения моды в этой области не пред-видятся и на производство влиять не могут. Зачем же ставить их производство на те же основы, что и выпуск дамских шляпок?
Очевидно, что в народном хозяйстве СССР должны были сосуществовать два сектора, живущие по разным экономическим законам. Тяжелая промышленность должна была работать на строго плановых основах, а производство товаров народного потребле-ния и сфера услуг – на рыночных принципах. И практика должна была показать, каково соотношение плана и рынка в каждой сфере производства, как там нужно сопрягать эти два начала.
А догматики хотели иметь непременно законченный социализм во всем и вся, и представляли советского человека как существо, живущее строго по планам партии и правительства. Они забывали, что идеал в человеческом обществе вообще недостижим, политику приходится строить на основе компромисса между желаемым и возможным.
Косыгин, при всей своей эрудиции и работоспособности, показал себя в вопросах экономики неисправимым догматиком. И, естественно, потерпел крах в своих реформаторских устремлениях. Самый большой экономист Советского Союза так и не понял характера советской экономики, которая не была и не могла быть просто экономикой. Ибо просто «экономического развития» не существует в природе, тем более его не могло быть в условиях СССР.
КРАХ РЕФОРМЫ – КОНЕЦ КАРЬЕРЫ
Чем шире разворачивалась реформа Косыгина, тем сложнее становилось положе-ние главы правительства. Видимо, в успех реформы Косыгина Брежнев (как и Подгор-ный, и Козлов) не верил с самого начала.
Косыгин и Микоян доказывали: «Народу надо давать не только водку, но и лег-ковые автомобили, холодильники, радиоаппаратуру и другую сложную технику; потреб-ности людей быстро растут, и в их удовлетворении наша страна все больше отстает от За-пада». Косыгину все же удалось добиться перелома в этом отношении, в частности, строительства Волжского автозавода по проекту, разработанному итальянской фирмой «Фиат».
Косыгин был неплохим экономистом, но именно экономистом. Брежнев глубже его понимал, что экономика – лишь одна из сфер жизни народа, причем далеко не всегда главная. Значит, реформировать нужно было не экономику СССР, а весь образ жизни страны, самые основы общественного строя. Это он чувствовал, хотя и не знал, как осу-ществить такую коренную реформу. Зато он понимал, что реформа экономики без соот-ветствующей перестройки других сторон народной жизни не только не принесет ожидае-мого положительного эффекта, но и может расшатать устои государства. Вот почему он не оказывал содействия реформе Косыгина в тех случаях, когда видел, что она нарушает стабильность в стране.
Нарастание трудностей в экономике пошатнуло позиции Косыгина. А тут еще у него начались проблемы со здоровьем. В 1976 году во время отпуска он чуть не утонул. С трудом его вернули к жизни. Вскоре он вышел на работу, но сильно сдал, и объективно по своим деловым качествам уже не соответствовал занимаемой высокой должности. Однако, если прежде он трижды подавал заявления об отставке (но Политбюро их отклоняло), то теперь уходить не хотел. Брежневу в 1980 году пришлось заставить его уйти на пенсию.
18 декабря 1980 года Косыгин умер в больнице. Говорят, что попрощаться с Ко-сыгиным пришли сотни тысяч жителей страны.
Косыгин открыл дорогу рыночным реформам в нашей стране. Что бы он сказал, увидев нынешний рынок, наш «бандитский капитализм»? Но все это осталось за рамками фильма, Чему тут удивляться, если главными экспертами выступали внук Косыгина и из-вестный либерал Гавриил Попов, автор книги о премьере-реформаторе?