Творческая личность Зиновьева, неоцененная современниками при его жизни, остается такой после его смерти. Он сам говорил: «Я не нашел взаимопонимания, равноправных партнеров, к сожалению нет. Я сам себе главный и, может быть, единственный оппонент». Те, кто вспомнили о нем, отмечают только внешнюю сторону его работ. Говорят, что он был философом, логиком, историком, социологом. А комментировать его работы не берутся, оценок не дают. Так и остался он умником, ни левым, ни правым, сам по себе.
Сейчас кто только не говорит – нужна новая идеология взамен прежней, марксистской. Зиновьев утверждал: «Я создал свою собственную идеологию». Честолюбивое заявление. Может быть можно убрать слово «собственную» и его идеология поможет всем нам выйти из кризиса? Но для этого нужно знать, что он предложил, смысл его учения. Его не понять, если не знать, как оно появилось. Он начинал с логики, на стыке математики и философии. Вышел из школы логиков московского университета в период его расцвета. На логике строятся все другие науки, но есть крайний взгляд, который все в жизни стремится свести к логике. Зиновьев – русский человек и ему по душе был этот широкий взгляд на логику – все должно иметь логическое основание, выводиться из логики.
Для этого истина должна быть широкой, и он пошел по пути расширения истинности в логике. Как расширить истинность? Не выйти за ее границ нельзя. Но за границей истины находится ложь (как явная, так и неявная, скрытая – неопределенность), как за пределами видимого лежит невидимое. А разве у истины, лжи есть граница? Абстрактная истина и ложь не имеют границ. В логике формальной Аристотеля так и есть. А в жизни истина и ложь зависит от места, от времени – это диалектическая истина, ложь. Они конкретны, значит, ограничены, способны продолжаться. Такая истина и ложь относительны. Поэтому, говоря о границе истины, мы выходим за рамки формальной логики, начинаем плавать в море вместе с айсбергами – противоречиями. Опасно, но это уже жизнь.
Зиновьев говорил парадоксально, необычно. Он не боялся противоречий, в которых истина встречается с ложью и становится относительной. <…> Мудрецы всегда стремятся найти ненасильственный выбор. Когда выбор сделан, тогда раскрывается неопределенность в полосе, она переходит в определенность, но уже в расширенную истину и ложь. Это и есть логическая основа для понимания Зиновьева, его взгляда. Теперь вместе с журналистами, которые брали у него интервью, попробуем с ним поговорить.
Журналист задает вопрос: "Вы не считаете себя антисоветчиком?" Зиновьев: "Ни в коем случае. Конечно я не могу сказать, что я апологет советского общества. Не апологет и не антисоветчик". <…> Закон единства противоположностей применен, истинность расширена, но до каких пределов неуказанно, а потому и выбрать нельзя, когда так, а когда не так. Зиновьев в этом случае не стремился делать выбор. Истина расширена в некой области, есть из чего выбирать. В этой области кризисы, катастрофы, рождения и смерти, удачи и неудачи – вся жизнь. Зиновьев не сказал о выборе, но его слова: "ни в коем случае" говорят, что он боец, придет время выбор сделает. Он не сторонник трусливых выражений: "мягко говоря", в какой-то мере… Мы знаем, он умеет брать быка за рога. Но по его же доктрине все должно иметь логическое основание, и выбор тоже. А в данном случае он только расширяет область рассмотрения.
Вопрос: "Вы не против Сталина, Ленина, Брежнева?" Ответ: "Я не против и не за. Я принимаю все за реальность. И вижу свою задачу в одном: изучить эту реальность и описать ее… хочу построить теорию, которая дает возможность делать прогнозы".
Комментарий. Первая часть: ни за и не против, или – и за и против – теперь понятны. Как будто имеются обе истины или обе лжи, и то и то. Раз выбора в полосе нет и сама полоса неопределенна, остается возможность только так говорить. Следовательно, до выбора Зиновьев признает в наличии две правды, а не одну, и лжи тоже две. Это двусторонняя логика, а не односторонняя, как обычная логика Аристотеля. После выбора одной правды, одной лжи снова восстанавливается односторонняя обычная логика. Но истина и ложь в ней будут уже не те, что были до выбора. Выбор – это синтез их, компромисс, борьба, страдания. Так достигается единство. Могут сказать: а все же это – ни то и ни то – увиливание от ответа. Да, болтуны прибегают к этому приему. Прячут свою пустоту. А для мудрецов в нем великий смысл – поиск истины. Может быть еще не пришло время для выбора, нет способных людей.
Сравните: как бы ответил Лобачевский на вопрос: Вы не против Евклида, его геометрии? Он ответил бы: Я не против и не за Евклида. Я принимаю все за реальность, и вижу свою задачу… Другими словами, сказал бы, как Зиновьев.
Толстого спросили (так было на самом деле): Вы не против Коперника – вращения Земли вокруг Солнца? Толстой ответил (изменю слова, а смысл оставлю): Я не против и не за. Принимаю все за реальность. Крестьянам удобней пользоваться в противовес Копернику вращением Солнца вокруг Земли. По приметам предсказывать погоду, когда сеять, убирать, они передают этот опыт из поколения в поколения и не откажутся от него, и не надо отказываться. Космос, полеты на другие планеты для них – блажь образованных, он им нужен меньше. Вот как Толстой выбирал – то или противоположное. У него и то, и другое правильны, две правды, важно какой сделать выбор. Знаменитый математик-физик Пуанкаре подтвердил правильность выбора Толстого, противоположного Копернику, так будет, если расширить истинность. Это расширение до третьего знака и тогда было еретическим и сейчас. Католическая церковь набросилась на Пуанкаре, вспомнив Галилея. И Пуанкаре вспомнил Галилея и повторил за ним: я, мол, хотел не то сказать… Толстой не стал менять свой выбор и получил отлучение от православной церкви (не только за эту ересь). Вся история – это выбор. Бруно на костер попал за свой выбор. А разве революция 17 года не выбор народа России? А Зиновьева за его выбор не выдворили из страны?
Зиновьев, как видим, перешел от односторонней логики к двусторонней (с двумя истинами, а не одной), перешел к истине диалектической, хотел он это или нет. К двусторонней геометрии перешел Н.И. Лобачевский, открыв, что геометрия Евклида и противоположная неевклидова обе истинны. Он считал, что обе они реальны, сейчас все с этим, пожалуй, согласны, но реальность неевклидовой геометрии он искал в звездном пространстве. Однако, несмотря на "звездную" реальность, расширенная математическая истина Лобачевского оказалась самой плодотворной в науке и по сей день. По этому пути пошла математика и физика: по пути расширения физики Ньютона – теория относительности и квантовая физика.
По этому пути пошел и Зиновьев, выйдя за рамки Аристотелевой логики. Заметим, одновременно с ним по пути расширения логики, но на другой основе, шел другой представитель московской школы логики того же славного периода Есенин-Вольпин, сын поэта Сергея Есенина. Его программа была направлена на построение арифметики не одного числового рядя, а двух числовых рядов, а поэтому имела целью перейти на две арифметические правды, а потом перейти к математике на основе такой двусторонней арифметики.
Двустороннюю арифметику я рассмотрел в двух предыдущих моих работах в «Геополитике». Она существенно расширяет средства обычной односторонней арифметики. Теперь, значение, например, числа 1 не исчерпывается его положением в одном ряду чисел, нужно учесть и его положение во втором ряду, как место зрителя в кинотеатре. Появляется возможным парадоксальное равенство-неравенство: 1 = 0. Две противоположности в единстве. Конечно, кто так будет утверждать, должен вспомнить судьбу Галилея. С разных концов два выдающихся ученых шли к одному и тому же. Достаточно напомнить, что знаменитый математик и тоже логик акад. Колмогоров признавал в математике, в логике, правду только одну. Безграничная, абстрактная, формальная истина, – сейчас она наиболее полно представлена во французской школе Бурбаки, ее внедрили у нас Колмогоров и его последователи.
В диалектике, правд может быть много, как в жизни, этим самым предоставляется выбор человеку, конкретным людям, в конкретных условиях, месте и времени из этих правд и их комбинаций выбирать настоящую, "наилучшую" для данных условий правду. Она и будет единственной правдой, но завоеванной ими, а не навязанной извне. Математическую правду выбирают математики так же, как и в политике люди, признал знаменитый математик и физик А. Пуанкаре. За это его ругал Ленин, – за необъективность. Ленин неправ? Не забудьте, теперь – и то и другое правильны, выбирать надо из полосы неопределенности, когда одно правильно, а когда другое правильно, в каком смысле прав Ленин, в каком Пуанкаре. Но не ругать одного Пуанкаре, как было у нас.
Журналист спрашивает Зиновьева: Но Вы принимаете эту систему в России или не принимаете? Ответ: Для меня эта система реальность. Я нигде не ставил перед собой задачу свержения коммунизма или реформы его. Если бы я сейчас был в Советском Союзе, я не принял бы участия ни в каких оппозициях, ни в каких движениях.
Опять он отвечает так в согласии со своей расширенной истиной, не принимает априорно ни то, ни другое без выбора. Но это неполнота. В ней скрывается и великан и плут. Нужна внешняя веха, чтобы отличить их, как в вагоне поезда – движется он или стоит, надо посмотреть в окно на столб.
Как он ответил на такой вопрос: Вас выдворили из Советского Союза – это правильно или нет? Это насилие? Зиновьев ответил: "В 39-м году меня арестовали. И правильно сделали: я же был террористом. Я даже так скажу: борьба брежневского режима с диссидентами велась слишком вяло. Они были началом пятой колонны Запада. И в 77 году меня правильно выслали. Я, конечно, не представлял, что мои книги будут использоваться против СССР. Вопрос: А диссидентов правильно выдворили из страны? Снова – да и нет? Нет, здесь определенный выбор Зиновьева: выдворили – вот это правильно сделали. Диссиденты считают этот акт неправильным, насилием, как это делает Запад, но не Зиновьев, поэтому он не называет себя диссидентом. Осознанная необходимость, борьба – какое же это насилие.
Интересно знать, как звучат теперь слова Гамлета: быть или не быть – вот в чем вопрос. А может и здесь применить третье, скажем, китайские предупреждения, дать шанс противнику покаяться? Но это была бы уже другая история, другая трагедия, не Шекспир. Представьте, трагедию Шекспира смотрят китайцы, они так ее понимают как европейцы? Китайская правда, Индийская, шире Европейской. То, что для европейца иллюзия, для них может быть правда. Третий знак, содержащий противоположное данному мнению, тоже правильное мнение, если его хорошо обосновать, содержит тем самым ограничение, тормоз, для данного мнения, его оппозицию. Хороший способ борьбы с культами. Это внутренняя оппозиция, она тормозит противоположное мнение, если не выходить за полосу согласия, единства противоположностей. Вот какое логическое основание для Зиновьева выступать, как за учение Маркса, Ленина, принимая их за реальность, так и с критикой Маркса, Ленина. И так для любого учения, любого утверждения.
Таким образом, из ответов Зиновьева видна закономерность его логики. Она приводит к новой расширенной реальности в сравнении с прежней. Отсюда следует вывод, который во времена Белинского произвел потрясающее впечатление на общество – "Все действительное разумно". Эта формула Гегеля своим согласием с противоречием, с противоположной правдой оказывает умиротворяющее действие в обществе, вызывает стремление идти на примирение, компромисс, который, как правило, не так легко осуществить. Возможно для этого нужно пройти длинный путь убеждений, предупреждений, и, когда уже терпению пришел конец, тогда жестокость становится осознанной необходимостью, а потому переходит в свою противоположность – в благо. Опять выбор решает.
Формулу Гегеля – стержень его диалектики – Зиновьев получил самостоятельно своим путем. Скажут: но это же не новое? Новый подход к старому и забытому. Логика Гегеля недоступна для понимания большинству людей, давно уже требовалось найти простые подходы для ее понимания. Попытки найти их были, Маркс тоже мечтал изложить диалектику просто и коротко. Для Ленина это было крайне важной проблемой.
Тезис – все действительное разумно – односторонний, без границ. Нужны ограничения, для того, чтобы уметь выбирать ту или иную возможность в полосе, в области, в которой действует <…> единство противоположностей. Нужны тормоза, иначе оно разнесет любое учение, знание, на нем основанное. Придется принимать, оправдывать любую мерзость (Толстой). Придем к вседозволенности. В диалектике Гегеля таких тормозов нет. Мы знаем, как попался на этом Белинский, сколько наломал дров, а потом пришлось давать задний ход, краснеть, извиняться. Такой тормоз нужен и в логике Зиновьева.
Зиновьев был, как говорили, человеком "вопреки". Получилось так, что это свойство своего характера, свою психологию он перенес в свою логику в виде полосы неопределенности, третьего знака, где кончается одно и начинается другое, противоположное, вопреки.
Ленина он критикует за определение материи как объективной реальности, данной нам в ощущение. Это определение бессмысленно, говорит Зиновьев, поскольку не дано логическое определение объективной реальности. Все, по его мнению, должно следовать из логики. Мы возразим ему: а как же любовь, ненависть следуют из логики? Из его логики следует? Это он не смог обосновать. А ведь это самое большое возражение, на которое он не ответил. "Не разум, не логика ведет народы, а вера, любовь и ненависть" (Герцен). Но надо признать, что и Зиновьев прав. Две правды. <…> Физика пока об этом определенно сказать не может. Правда, появилось недавно в печати сообщение о "сумасшедшем" нейтрино, летящем быстрей света. Так летать может мысль, не частицы. Физики растеряны.
Зиновьева же расширенная истина содержит такую возможность, она ею прогнозируется, как возможность расширения, обобщения определения Ленина. Это нейтрино подтверждает расширенную логику Зиновьева. Современная наука не содержит прогноза (как мировой кризис прозевали). Прогноз это соединение Да и Нет, продолжение настоящего в будущее, переход из одного состояния в противоположное, для этого нужно строить переходную полосу из настоящего в будущее. Но и Ленин был диалектик, его критерий истинности тоже расширенный. Разве он не предсказывал, что электрон так же неисчерпаем, как и атом. Следовательно, не выбрасывать следует определение Ленина, а продолжать, не делать из него догму, культ.
Зиновьев, критикуя, вышел из полосы согласия, стал в позицию – он не прав, а я прав. На самом деле он не опроверг Ленина, а продолжил, и его прогноз подтвердился, и прогноз Ленина. А физикам прогноз этот показывает, что им нужно переходить на диалектику, на третий знак истинности. Для Зиновьева, как и для Толстого – практика как критерий истины – этого недостаточно, нужно еще предсказание нового, будущего, невидимого, таинственного. Это творческий, созидательный критерий, а не только описание того, что уже есть на практике. Пусть этот пример разногласия между Зиновьевым и Лениным, явится примером компромисса, превращения борьбы – быть или не быть – в ее противоположность, в согласие. В согласие нового и старого.
Зиновьев резко критикует идеологию Запада. Он говорит, что это "жалкая идеология". Этот вывод прямо вытекает из логической программы Зиновьева, в ней как раз содержится альтернатива идеологии Запада, которая вся заключается в одностороннем "быть или не быть". Зиновьев настоящий критик, критикуя одну идеологию, он показывает, что есть другая идеология, которую он предлагает взамен. Действительно он создал свою идеологию, противоположную современной западной идеологии, пусть и неполную.
Движение к цели, идеалу немыслимо без прогнозирования. Но как согласовать это с формулой "все действительное разумно". Зачем куда-то стремиться? Ведь все разумно. Зиновьев говорит: "Опыт построения земных раев всякого рода говорит о том, что они не устраняют жизненных проблем, драм, трагедий. Наблюдая жизнь и изучая историю, я убедился в том, что самые устойчивые и скверные недостатки общества порождаются его лучшими достоинствами, что самые большие жестокости делаются во имя самых гуманных идеалов. Нельзя устранить недостатки того или иного общественного строя, не устранив его достоинств. А раз так, то главным в моей жизни должна быть не борьба за преобразование общества в духе каких-то идеалов, а создание идеального общества в себе самом, совершенствование в духе моего собственного идеала человека. По этому пути я фактически и шел до сих пор". В другом месте добавил: "Вообще идеального ничего нет".
Как видите, главное для него не борьба за идеалы. Идеалы относительны. Но нельзя отрицать и абсолютное. Хотите отбросить абсолютное, отбросьте его диалектически, через закон двойного отрицания. Было А, перешли в не А, а это в не (не А). Последний член этой триады – двойное отрицание первого – оно и отбрасывает его в том смысле, что хотя и возвращает к нему же, но уже другим, с другим содержанием. Третий знак: старого А уже нет, а формально А есть. Как искусственный заменитель какого-то продукта, органа: нужные свойства продукта, органа, сохраняются, а вещество, из которого он делается, заменяется другим. Старое не выбросили, как камень с дороги, его объехали, обошли по объездному пути. А почему его просто не выкинуть? Надо выкинуть, если он мал, а если большой? А если живой организм, заболела почка, выбрасывать ее? Обойти – значит лечить. Но не выбрасывать. А в крайнем случае? Тогда нужна искусственная почка, а это третий знак, диалектика, синтез почки больной и здоровой: формально это почка, а содержание, материал другой.
Без идеального – рухнет вся цивилизация, религия, само относительное. Христианские заповеди, например, – все идеальные. Первая часть приведенной цитаты Зиновьева точно вытекает из его логики, где достоинство и противоположный ему недостаток входят в реальность на полосе единства, при этом, чем шире полоса отождествления достоинства и недостатка, чем больше достоинство, тем скверней недостаток. Хотели как лучше, а получили как всегда, а также русский девиз: чем хуже, тем лучше – выводится отсюда, да еще и с количественной оценкой. <…>.
Нельзя радоваться победе – всегда в чем-то проиграешь – говорит Даосизм, диалектика Востока. "Если страна пошла в ложном направлении, то, чем успешнее она идет, тем оказывается ближе к гибели и полному исчезновению" – говорит Зиновьев в соответствии со своей логикой. А чем талантливей человек поведет не тем путем, тем больше вреда принесет. Как акад. Колмогоров, взявшись делать реформу системы обучения, развалил ее. В результате пришли к ЕГЭ. Не так просто отделить, выбрать в полосе отождествления двух противоположностей добродетель от недостатка, истину от лжи, они ведь взаимодействуют. Всегда будут катастрофы в обществе, говорит Зиновьев. Какой же рай впереди нас ждет? А как же выходить из катастроф, кризисов?
Теория, идеология должна содержать ответ на это. А идеология Зиновьева не содержит на это ответа. И в этом неполнота его теории. Теорию кризисов не создал и Маркс, хотя и мечтал создать. Однако главное противоречие между трудом и капиталом Маркс решил диалектически, указав и обосновав выбор – вооруженного восстания пролетариата, социальную революцию. Ленин в России, "беременной" революцией, осуществил предсказание марксизма, доказав тем самым его истинность. Ленин точно знал цель, идеал, к которому он подчинил все дело, которое осуществлял. А Зиновьев?
Диалектика объединяет учение Зиновьева и марксизм. Логика одна у них по существу. Но вот отличие. Зиновьев не выбирает классовую борьбу и революцию в качестве средства для осуществления своего идеала. Какой же его идеал? Он раскритиковал путь к идеалу, будь какому, и оставил себе только свой собственный идеал. А свой путь назвал тот, что ведет к совершенствованию "моего идеала". А нужен обществу его идеал? Его он не называет. Может это путь нравственного самосовершенствования Льва Толстого? Но Толстой точно знал свой идеал христианской нравственности. Идти за Христом – его путь и по этому пути должны идти люди России, к этому он призывал. Но это не путь Зиновьева. Получается, идеология у него есть – расширенная правда, но ее и нет – нет идеала. Неполнота. Третий знак есть, но как нераскрытая неопределенность.
Его спрашивает журналист: Вы говорите, что Советский Союз развалился, не потому что был слаб, а, наоборот, был сильной системой. Почему же она рухнула, если она хороша? Зиновьев отвечает: "Гибель СССР – это грандиозная диверсионная операция Запада".
Целиком внешняя причина гибели страны, по Зиновьеву. А почему? В этом вопросе никакого компромисса двух сторон он не допустил. Дал однозначный выбор. А разве цель партии, обещание – построим коммунизм через 20 лет – это была не диверсия? Внутренняя диверсия. Чем дело кончилось? Полным разочарованием народа в самой коммунистической идее, в идеале общества. Вот кто стрелял первый в коммунизм, а попал в веру народа в справедливость, в русскую идею. Разочаровались в партии, как руководящей силе общества – вот к чему пришли.
Американская диверсия пустяки по сравнению с этой внутренней диверсией, когда была опорочена коммунистическая идея, идеал общества. Коммунизм, в понимании ХХ съезда, оказался фикцией. Вот когда влияние бездуховного Запада и США стали очень опасны для Союза, стало опасным оружием холодной войны, даже смертельно опасным, т.к. был потерян иммунитет от него, мы стали идеологически безоружны. Был бы жив коммунистический дух, западные тряпки, джинсы, автомобили не сыграли бы даже близко той роли – "носителей передовой цивилизации", – какую они сыграли, когда была потеряна вера в коммунистическую идею. У них под боком Куба, против нее они ведут холодную войну все время, эмбарго, но ничего сделать не могут. Крепок дух кубинцев, бесстрашный вождь у них.
Тогда же у нас начался застой в науке, на которую уже не могла опереться коммунистическая идея, наука фундаментальная пошла по западному одностороннему пути еще с 60-х годов. Без научной опоры эта идея не могла не превратиться в догму, не умереть. То, что случилось с нами, – назвать это диверсией? Точнее назвать – глупость. Умопомрачение. Да и сам Зиновьев разглядел это наше умственное падение, когда мы стали дураками. В таком состоянии мы не способны решить ни одну серьезную задачу. Только повторять: хотели как лучше... Вот откуда пессимизм Зиновьева.
Отсюда он делает вывод: Россия может подняться только переумнив Запад. Наша гордость – великая русская классическая литература, мы переумнили Запад в Великую отечественную войну, во вторую мировую войну. Внесли великий вклад в историю – построив государство на идеологии противоположной Западной, в котором впервые власть сверху соединилась с властью снизу в одну власть по закону единства противоположностей. Государство было построено на диалектической логике, она скрепляла, склеивала все его части, это был не механизм, а организм. Связь диалектическая – прямая и обратная – живая связь. И Отечественную войну Советский Союз выиграл умом, – прежде всего.
Так утверждал Зиновьев, вопреки всем критикам Большие потери в войне – результат того страшного труда, каким давалось нам поумнение. Такой еретический взгляд о войне высказал Зиновьев, исходя из всего опыта этой войны, в которой сам был участник. <…> Странной, кажется, наша судьба: для других это ведет к смерти, а у нас к возрождению посредством чуда. От внутренней беды гибнет и от нее же спасается русский человек Катастрофа вначале войны стала причиной великой ее победы (вспомните: в его логике большой порок переходит в большое благо).
Это и заставило руководство сделать под огнем радикальные перемены в управлении фронтом, тылом – утверждал Зиновьев. Но это же полоса третьего знака, из которой был сделан правильный выбор. Наша победа выходила за рамки обычной логики, Зиновьев объяснил ее с помощью своей расширенной логики. В этом его громадный вклад в историю.
Внешней диверсией объяснить падение Советского Союза было бы вопреки русской идее, вопреки русской истории. Вопреки примеру Кубы. Такое объяснение удобно нашим противникам.
В связи с этим напомню, как Кандализа Райз во время визита в Москву в 2004 году выступала по телевидению. С американской бесцеремонностью она поучала нас: Ваш писатель Достоевский, не Толстой. Я читала много Достоевского. Толстого прочла первую книгу, а вторую не смогла прочитать. Что же ей не понравилось в Толстом? Она не сказала, но нам понятно, что она читала и почему не прочла вторую книгу: в первой – Аустерлиц, во второй – Бородино. Читать о величии русского духа им не подходит, Достоевского читать – о слабости русской души – это подходит. "Русский Бог – смирение", – считал Достоевский. Такой односторонний русский Западу подходит. На 90% смирение, на 10% – противление. Во всех наших бедах виноваты мы сами на 90%, считал Толстой. У Достоевского на все 100% сами виноваты. В этих 10-ти процентах и находится русское чудо: Куликово поле, Полтава, Бородино, Сталинград.
Такой двусторонний русский Западу не подходит. Нацисты ненавидели Толстого, считали личным врагом. Внешняя диверсия сломила русских – такие русские Западу подходят, и тогда Запад – победитель. А ведь в "Записках из мертвого дома" Достоевский говорит о двусторонности русской души, крепости ее духа – но это они не читают. У Толстого и Достоевского причина беды нашей внутренняя. Сам Зиновьев, бунтарь, борец, входил в эти 10% с гаком, не подлежит сомнению. Как видим, Толстой пропорцией девять к одному определял полосу третьего знака смирения и противления русской души. Русская идея двусторонняя. Наша современная интеллигенция больна Достоевским. Сейчас это культ ее. Когда общество заболевает уничижением, тогда выдвигается Достоевский. Уж он умел раскапывать слабости русской души. А что, это плохо? Так ведь и Толстой знал их хорошо – но молчал. А Достоевский говорил.
Вот вам и выбор. Позиция. Мы знаем, когда происходит ссора, вспоминают все проступки один и другой. Он и она. В решающий момент он приготовился сказать роковую ошибку ее прошлого. Она ждет – скажет или нет. И… он не сказал. Ссора прекращается. Так и здесь: один великий мастер не сдержался, перешел рубеж дозволенного, другой промолчал. Горький назвал Достоевского злым гением, Чехов все обещал друзьям прочесть "Преступление и наказание". Не находил, мол, времени. Логика Зиновьева содержит средство от Культов, в том числе от культа Достоевского. Любимый роман его "Война и мир". Болеем Достоевским, выздоравливаем Толстым.
Главная причина гибели Союза, исходя из сказанного, – внутренняя, у Зиновьева внешняя. Выбор разный. Он, фактически, сам признал, что выходить из кризиса нам нужно только внутренним путем – надо поумнеть. Получается: вход в кризис внешний – диверсия Запада, а выход внутренний – наше поумнение. А мы понимаем так – вошла беда через Смоленскую дорогу и выйти через нее должна. Лечить причину болезни. Дело идет о выборе той или другой точки зрения. Я обосновал свой выбор и не согласился с выбором Зиновьева. Так же как причина катастрофических поражений начала войны, главная – внутренняя – в управлении, чрезмерной централизации управления войсками. Нужно было командованию на местах ждать приказа из центра, а не думать самостоятельно, что предпринять в данное время. Была зажата инициатива снизу.
Реформа, проведенная во время войны, включила власть снизу вверх, наряду со сверху вниз, позволила думать всем, а не только Ставке, развязала инициативу командиров и рядовых. Вот как поумнели в ВОВ. Вот что сказал маршал Жуков в своих воспоминаниях: "Мы учились в ходе войны, и выучились, и стали бить немцев, но это был длительный процесс… У нас стесняются писать о неустойчивости наших войск в начальный период войны". В ходе войны научились воевать, все больше доверяя народу дело спасения страны. Это значит перешли от одностороннего управления сверху вниз к двустороннему с обратной связью сверху вниз, снизу вверх. Вот какой выбор пути выхода из кризиса нужен, исходя из опыта ВОВ. Но сейчас это неосуществимо. Отсюда пессимизм Зиновьева. Советская система того времени производила умных людей, помимо вооружения, машин, станков. Поэтому потребность в них во время войны была решена, они нашлись, несмотря на большие потери. После войны, начиная с ХХ съезда, постепенно мы начали свертывать производство умных людей в стране, и наше падение, прежде всего, это умственное падение. Тогда производила сама система умных, сейчас, наоборот, производит глупых. Система – это позиция, место, которое производит умных или глупых людей, как места фигур на шахматной доске. А может умные есть, да только не можем их отделить от глупых? Не можем выбрать? Не слова, а дела покажут, кто есть кто. Да, но дать ему дело, так он наворочает так, что после не исправить. Нужна наука…
Толстой открыл принцип, который иначе не назовешь, как принцип относительности человеческой души: "Одно из величайших заблуждений при суждениях о человеке в том, что мы называем, определяем человека умным, глупым, добрым, злым, сильным, слабым, а человек есть все: все возможности, есть текучее вещество: был умен стал глуп, был зол, стал добр, и наоборот. В этом величие человека. Какого? Ты осудил, а он уже другой. Нельзя и сказать: не люблю. Ты сказал, а он уже другой". Это диалектика души. Недаром Чернышевский назвал Толстого "диалектиком души".
Нужен широкий кругозор, широкая правда, чтобы увидеть, что прежняя правда, односторонняя, уже не правда, а ложь или не то и не то, а полоса неопределенности. А, находясь внутри системы без внешней системы, т.е. в изолированной односторонней системе, нельзя сказать истинна она или ложна. Как нельзя определить внутри вагона движется он прямолинейно равномерно или нет. Это принцип относительности в физике. Достоевский хорошо знал такой же принцип в гуманитарной области, в жизни. Без внешней улики невозможно отделить истину от лжи в показаниях обвиняемого, нельзя опровергнуть его, если он сам себе не противоречит. Следователь Порфирий в "Преступлении и наказании" ничего не смог сделать с Раскольниковым, не мог опровергнуть его чисто логическим путем. Не хватало только одной "черточки" – как он говорил, черточки внешней, улики, чтоб поймать его во лжи. И мотив внутренний – наполеоновская избранность – у подозреваемого был, а улики не было. Пока внутренний идеал подсудимого – вера в Наполеона – была несокрушима для него, он держался. Когда ему противопоставили другой идеал – Христа, он сдался. Что стоит Наполеон – он мог убить тысячи, а вот воскресить одного не мог, как воскресил Христос Лазаря. Но в это надо было поверить, для этого нужна была Соня Мармеладова.
Таким образом, без внешней системы выбор внутренними средствами сделать нельзя. Получился афоризм: глупый – это умный не на своем месте, а умный – это глупый, но на своем месте. Для определения нужна внутренняя и внешняя система. А это уже двусторонняя система. Ведь "место" принадлежит внешней системе. Гений, как ферзь в шахматах – это тоже пешка, но проходная, достигшая места на краю доски. Место, позиция, мотив входит в определение. Выходит, как у Толстого и Чехова: важен не закон, а природа его, позиция. Важнее не кто глупый и кто умный, а как переходит умный в глупого, а глупый в умного. То, что мы сейчас глупые – все видят. Важнее, как мы скатились к этому, как мы стали дураками? И как нам поумнеть – о чем отчаянно думал Зиновьев. Одной его логики для этого оказалось мало. Нужно ее продолжить.
Вы не согласны? Как это – мы дураки? В этом вся суть. "Важно, очень важно то, как мы выдерживаем правду о себе. Что нам нужно сейчас – правда о самих себе, сказать ее самим, и услышать от других. Как боимся мы этого". Так говорил Зиновьев. Не классовая борьба, не призывы к ней, а борьба за правду сейчас самое важное – "это единственное, что может стать исходной точкой изменений в обществе. Какую правду допускает общество, такое и есть общество", говорил Зиновьев. В согласии со своей идеологией, полосой неопределенности: Р = не Р, Зиновьев сделал выбор: на первом месте сознание, правду, а не бытие и классовую борьбу. Вначале нужно поумнеть. У нас знают только одно: экономика, экономика, экономика. Да, с той экономикой, что была, жить было можно, но без коммунистической идеи, без идеологии, жить было нельзя. Ленин вначале создал идеологию, теоретические основы, партийные основы ее, тактические, организационные – все основал на диалектике, а потом только заявил: "Есть такая партия". Этого же требовал и Зиновьев: покажите свой умственный уровень, свою идеологию, тогда беритесь за власть, за экономику.
Вот почему Зиновьев говорит, что у России только один выход – переумнить Запад. Как победили в ВОВ, превратив свои ошибки, поражения в противоположность, – в победы. Без ошибок не было бы победы. Катастрофа нас научила и в результате привела к победе. Эта мысль Зиновьева содержит целый метод – метод введения ошибок, что и является внедрением диалектики в конкретное дело. В самом деле, что такое ошибка? Это ложь, противоречие, а для диалектики из них и получается истина в полосе третьего знака. Как в методе прививок Луи Пастера, чтобы победить бешенство, нужно в организм человека внедрить бешенство, впустить, привить в какой-то дозе, а эта доза и есть полоса третьего знака. Организм переболеет и снова станет здоровым, но уже с расширенным иммунитетом к этой болезни. Болезнь лечит ту же болезнь. <…>
Две правды и две лжи. Чем ближе к одному идеалу, тем дальше от другого, и наоборот. Такая математика – реально-идеальная или наоборот – идеально-реальная соответствует диалектической логике, логике Зиновьева. В ее реальность попадает и беллетристика. Толстой так оценивал стихотворения: это сильное очень, но не поэтичное, а это – наоборот. И в жизни он признавал два идеала: спереди и сзади. Эпоха Возрождения вышла из идеала сзади. Для одного идеала реальна сама жизнь, для другого – мысль, идея совершенства. Упрекали Пушкина за выбор – цель поэзии есть сама поэзия, и Маяковского – за противоположный выбор. Пушкин, конечно, соединял и тот и другой идеал. Два идеала в поэзии: сама поэзия и сама жизнь, Это начальная коробочка, каждый находит между ними свое место, свой реальный и идеальный уровень. Также для любого искусства. Тоже и в математике, в науке. В расширенной двусторонней правде, трехзначной, диалектической, действительно так. Так и с двусторонним числом π, какого же уровня выбрать его, зависит от нас. Но выбор наш может быть, по нашему согласию, сделан не нами. Хорошее это стихотворение, музыка? Я не знаю. Вот человек, кому я доверяю – как он скажет, так пусть будет. Выбираете не вы, а авторитет, а его выбираете вы. Но нужно доверять себе? До этого надо дорасти. Даже Чехов говорил: я не дохожу до всего сам. Посмотрите на рекламу? Вот как выбирают. А если не из чего выбирать? Вот для этого нужно расширение области выбора, расширенная логика. <…>
Зачем повторять уже известное? А вот зачем. Теперь эта демократия – демократический централизм – выводится из арифметики, как вы видите, арифметики третьего знака, диалектической. Ленин и его соратники выводили ее прямо из диалектики марксистской. Мы предложили новую модель диалектики – арифметику третьего знака, диалектическую арифметику. Главное ее преимущество перед гегелевской диалектикой – доступность. И непосредственная связь ее с жизнью. Так воплощается главный завет основателя Советского государства: "Мы можем построить коммунизм только, если средства науки станут доступны массам".
Сейчас большинство историков говорят о царях, правителях: он, мол, был прав, а вот он не прав. Точно так, как судьи в спорте, стремятся, чтоб победил один. Дух индивидуализма. Судит о прошлом, забывая, что тогда было другое время, другая правда. А он считает, что правда всегда одна, та, которой он обладает. А вот как рассуждал историк Т.Н. Грановский. А.И. Герцен объяснил его метод. "Грановский, историк, покорялся течению событий, не поправлял "задним умом" царственные течения, а только раскрывал их смысл. Он любит и зарождающееся, и умирающее, которое он хоронит со слезами. Нигде нет ненависти в его лекциях, он проходил мимо гробов, не оскорбляя усопшего. Именно этот характер преподавания возбудил такое сильное участие общества к чтениям Грановского. Уметь во все века, у всех народов, во всех проявлениях найти с любовью родное человеческое… любовь и сочувствие к побежденному времени (к рыцарству и т.д.)". Метод диалектический, "все действительное разумно". Уважение ко второй правде – прошлого. Нет стремления доказать, что обязательно кто-то прав, а кто-то виноват, третьего не может быть, как современные политизированные историки. Признание "ничьей", третьего знака, реальности, по – Зиновьеву.
Двусторонность связи сверху и снизу, прямой связи с обратной оказалась непосильной для понимания нашей интеллигенции. Вспомните, как обсуждался в интеллигентских кругах вопрос: что такое интеллигенция, кого выбрать представителем, "капитаном команды". Например, дискуссия в Литературной газете. Оказалось не из кого выбирать, нет класса эквивалентности – единомышленников, нет единого свойства, критерия, вокруг которого ее можно было бы объединить или разъединить, но сделать четко. Для Толстого, Чехова такого вопроса не было. Для них это свойство ясно – искание истины, правды. Толстой главным своим героем признал Правду, Чехов: главное – не лгать. Но это созидательный критерий. Нашей интеллигенции истина подавалась в готовом виде, сверху. А теперь надо самостоятельно искать. Как? Она не знает. Правдоискательство ей не подходит, капитанами ее Толстой, Чехов не подходят. Нужен современный правдоискатель. Разве не такой Зиновьев? Чтобы уйти от соискательства к правдоискательству, такой и нужен. Это значит перейти на новое качество. Этот переход количество в качество происходит длительно, эволюционно, а нужен скачок. <…>
Древний мир оставил нам пять великих задач в точной науке, кроме двух рассмотренных. Еще две: задача об удвоении куба (построить циркулем и линейкой куб, объем которого в два раза больше объема данного куба) и задача о трисекции угла (разделить угол на три равные части). Эти задачи так же не поддавались решению древним с помощью циркуля и линейки. Доказано тоже в Х1Х веке, что это сделать нельзя методом от противного древних греков, за счет возросшей техники, при той же логике. Придуманы были другие инструменты для их решения. Но древние это знали. Приближенные же способы решения этих задач известны с древних времен с той или иной точностью. Теперь мы переводим их в трехзначные решения для реального циркуля и линейки с полосой шириной, равной данной точности, получаем точные решения данного уровня. Таким образом, получаем новые решения этих задач, расширенные решения, но точные решения, у нас теперь две истины, две точности. Хотите иметь свою индивидуальную точность, ваше желание будет исполнено – выбирайте свой уровень, например 0,001.
Мы подошли к пятой знаменитой проблеме древних – перпетуум мобиле. Для этого разберем подробней метод скачков на примерах.
Равенства математические и неравенства, вначале появились из счета на пальцах. Потом числа оторвались от реальности и зажили своей собственной жизнью. Разрыв привел к катастрофе в наше время. А предсказывали его и Достоевский с Толстым и Ленин. Сейчас важнейший вопрос, как снова соединить мысль и реальность. В этом все дело – считал Эйнштейн. По этому пути мы и пошли, соединив реальные числа – приближенные, сделав их точными в новом понимании, в новой реальности, как сказал бы Зиновьев, в реальности третьего знака, как говорим мы. В ранних работах в нашем журнале, мы отошли от индивидуализма в мире чисел, ввели общинные, коллективные числа в единстве с их противоположными индивидуальными, выбираемыми, как своих вождей в коллективах. Я назвал эти числа коробочками, помня название Толстого. Теперь это коллективно-индивидуальные числа, а если выбор не сделан, то просто коробочки. Раньше, в других работах, я рассмотрел их психологический, нравственный смысл. <…>
В работе "Левая идея и русская идея" в журнале «Геополитика» я провел сокращение в школьном учебнике геометрии, выбросил диалектически то, что обслуживало сам аппарат, усложняют его, чтобы поднять значение теорем важных, принципиальных. Кто хочет последовать этому примеру, должен помнить расширенную логику Зиновьева. Вопрос ему: Вы за то, чтобы убрать посредников? Ответ: и да, и нет. Если не знаете, чем их заменить, пусть остаются. Вначале сделайте сокращение в арифметике, в геометрии – покажите, на что вы способны, а тогда делайте с людьми. Тогда от умственной области переходите к реальной. Вопрос: Вы против коррупции? Ответ: и да, и нет. Представьте, сейчас на территории бывшего Союза, сразу отменить коррупцию? Что будет? Все рухнет. Это же стимул, а где его замена? Метод скачков. Так об этом и идет речь. Как найти для коррупции тормоз, оппозицию? Она расширяется как опухоль. Как заставить ее не расти, сокращаться, исчезать?
Теперь мы знаем. Прививка той же самой болезни, коррупция против коррупции. Вот страна погрязла в коррупции: этот кум, эта кума, семья, родня, друзья, дорогие люди, свои люди. Как вылечить? А если все вдруг станут дорогие, родные, свои? Введите коррупцию для всех людей вашей страны. Тогда коррупция исчезнет. Коррупция по отношению к коррупции, к ней самой, становится новым отношением – братством и любовью. Закон перехода количества в новое качество: любое дело, мысль, доведенное до предела, переходит в свою противоположность. А где ее взять – братство и любовь на всех? А расширенный разум, его логика, его арифметика? Братство и любовь входят в саму арифметику.
Посмотрите мою работу "Между Сциллой и Харибдой". Я решал уравнения школьные, какие угодно с помощью любви и братства. Не подходит? Слишком радикально? Тогда так, как в указанной выше работе, я сокращал посредников, аппаратные теоремы, вводил власть снизу, как народный контроль, то есть ввел в геометрию индукцию в синтезе с дедукцией. Для чего? Чтобы устранить жертвы самому аппарату обучения, а не самому знанию. Логика, природа взятки – состоит в жертве аппарату, какой обслуживает знание, обучение внутри самого метода сообщения знания, обучения. Вокруг знания в самом методе собралось масса научного мусора, наукообразия, от которого нужно избавиться. Не устранив внутреннюю коррупцию, не устранится внешняя коррупция. Так был очищен от внутренней коррупции учебник геометрии в указанной выше работе. Восстановлена власть снизу в обучении. Восстановлена двусторонность власти учителя и ученика, как реформа во время войны восстановила двусторонность власти командиров, начиная от самой Ставки и их подчиненных. <…>
Перпетуум мобиле невозможен. Да, но теперь он имеет логическое обоснование в трехзначной логике, что это возможно. Но, чтобы это принять, физику придется вводить скачки в законы тяготения. Это для них проблема из проблем – как это сделать, не нарушая всего здания физической науки? Мы это сделали обходным путем, через математику. Физика записывает свои законы математическими формулами. Так вот, сами математические формулы, числа, переменные, входящие в них, должны допускать скачки, быть построены на логике скачков. На трехзначной логике, на диалектике, как сама природа физическая и психологическая. Это и есть осуществление тождества математики и физики, тождества: мысль – реальна. То есть тождество: все действительное разумно и все разумное действительно. Вернулись к старику Пифагору: "Все есть число". Таким образом, двусторонняя правда, не боится парапсихологии, она служит ее обоснованием. Чудеса превращений, скачки, содержит сама логика.
Мы поставили задачу понять логику Зиновьева. В этой логике – хочешь понять что-то, умей его продолжить. Мы понимали марксизм? Но продолжить его не смогли. Плохо понимали. Вначале понимали, построили на основе диалектики великое единое государство – СССР. Не стало диалектики, не стало государства СССР. Вот откуда пессимизм Зиновьева. Не стало для него идеала, какая идеология без идеала? Его слова: "Советская государственность была вершиной русской идеи". Разве не это его идеал? Был бы, но не стал идеалом. Почему? Он не достижим. Его учение неполно, не дает возможности его достигнуть – он это хорошо понимал. А цель – переумнить Запад? Для этого "нужно сделать прорыв в мировой культуре" – как он говорил. Мы продолжили его учение. Показали, как модернизированная диалектика, трехзначная логика решает задачи, о которых наука, основанная на двузначной логике, не могла и мечтать.
Еще раньше я привел решение знаменитой проблемы Ферма (в статье "Между Сциллой и Харибдой"). Решение двустороннее, а не одностороннее, как у англичанина Уайлса. Чтобы понять, хотя бы только умом, его решение, нужно закончить матфак университета и аспирантуру. То, что предложено нами, доступно школьнику, хотя оно и основано на трехзначной логике. Двусторонняя логика (не путать с двузначной) это логика русской идеи, я об этом говорил в своих прежних работах в нашем журнале. Такая продолженная логика Зиновьева, действительно дает метод построения государства. Ведь на диалектике марксизма строился СССР. Метод есть, чтоб его построить, или восстановить, Такой идеал – возврат к Советскому государству на основе диалектики трехзначной логики, стал реальным.
Для большинства нашего народа – это его идеал. Простой и доступный для его понимания. Есть идеал, есть цель, и есть средство выполнения. Теперь мы хорошо узнали метод Запада – метод последовательного приближения – односторонний метод. Иначе говоря, метод усложнения. Основное зло нашей цивилизации. Все большая деталировка, все больше подразделений, разделения, больше барахла, не комфорт для человека, а человек для него. Действительное перешло за границу разумного. Нужна оппозиция, тормоз, противоположное – все разумное действительно, расширенный разум, обходящий посредников – метод скачков. Это остановит беспредел накручивания. Накручивание везде: в экономике, в образовании, обучении, в медицине. Мировой кризис его результат. Метод скачков переводит сложное в простое, убирая посредников, упрощая производство, во всех областях жизни, в промышленности, науке, обучении, лечении. Тот, кто не может решить просто, ищет решение в сложном. Односторонность логики вынуждает цивилизацию идти этим путем.
Главное противоречие нашей жизни, главный тормоз жизни – смерть. Катастрофа неизбежная. Говорит человек – на что мне истина? Все равно – умру. Какие же истины: двухзначные, трехзначные, какой идеал, если будет смерть? Сколько лет будут жить люди в новом Советском Союзе? Что скажет нового двусторонняя правда, трехзначная логика, как обновленная диалектика, о жизни и смерти? Пусть задана одна правда, значит и одна ложь. Задается полоса неопределенности. В ней ложь тоже может быть правдой, а правда ложью. Теперь есть две правды и две лжи. Синтез в полосе дает продолженную правду и продолженную ложь. Правда продолжена ложью, и ложь продолжена правдой. <…>
Продолжение жизни – эта древняя мысль становится реальной. Вот теперь можно заявить, что на такой основе Советский Союз будет восстановлен. На основе прорыва в науке. Его идеал совпадает с вечной мечтой людей – продолжения жизни человека. Это великий идеал. Новый Союз людей будет построен на той же правде, той жизненной основе, которая продлевает жизнь человека. Интересно, кто будет против такого Союза. Пессимизм Зиновьева переходит при таком идеале в его противоположность – в оптимизм… Я на этом закончу свой рассказ, посвященный 90-летию Александра Александровича Зиновьева и одновременно 220-летию его великого предшественника Николая Ивановича Лобачевского, первого вступившего на путь двусторонней правды. Так случилось, что их юбилеи совпали в прошедшем году. ▲
[Полная версия материала:
]