РАЗНЫЕ АСПЕКТЫ И ФАКТОРЫ ПОЛИТИКИ
Хаусхофер издавал в Германии журналы «Geopolitik» и «Zeitschrift fuer Geopolitik». Он разработал особый вариант евразийства – военно-геополитическую доктрину «Континентального блока (союза)», который должен был объединить государства Евразии, как восточный континентальный противовес и альтернатива западному морскому англосаксонскому миру (Британской империи и США). Во второй части своей статьи (опубликованной в 1941 г.) «Континентальный блок: Берлин-Москва-Токио», Карл Хаусхофер писал: «Евразию невозможно задушить, пока два самых крупных ее народа – немцы и русские – всячески стремятся избежать междоусобного конфликта, подобного Крымской войне или войне 1914 года: это аксиома европейской политики». (Под конец войны, Карл Хаусхофер был сослан правительством Гитлера в концлагер Дахау, а его сын Альбрехт, дипломат и геополитик, расстрелян).
Согласно одному из бытующих определений, геополитика (от греческих слов Γη + πολιτική, земля + государственные или общественные дела) является наукой о контроле над территорией, о причинах и закономерностях распределения и перераспределения сфер влияния (центров силы) различных государств и межгосударственных объединений.
Термин «геополитика» впервые ввел в обращение шведский политолог и государствовед Рудольф Челлен (Rudolf Kjellén, 1864-1922), под влиянием немецкого географа Фридриха Ратцеля (1879-1913). Наряду с Челленом, Ратцелем и Хаусхофером классиками геополитической науки считаются британский географ и политик Хэлфорд Маккиндер, американский историк морской стратегии А. Мэхэн, американский исследователь международных отношений Н.Дж. Спикмэн.
Челлен впервые употребил этот термин в 1899 г., но широкую известность он приобрел после выхода его книги «Государство как организм» в 1916 г. Фридрих Ратцель (Friedrich Ratzel) считал, что нельзя выводить все политические акты людей только лишь из материальных, экономических причин. Он считал, что политические действия людей вызваны потребностями человеческой жизни, понимаемой целостно и органически. В свою очередь, государства обладают многими характеристиками живых организмов. Посему он считал, что политика, на самом деле, является биополитикой. Таким образом, геополитика является исследованием одного из аспектов политики, наряду с которым возможны исследования и ее других аспектов.
Однако в современной цивилизации существует тенденция сводить все политические явления и процессы только лишь к их материальным аспектам и причинам, в первую очередь к экономическим. Посему и геополитика сегодня зачастую трактуется лишь как проявление экономических интересов в применении к их географическому местонахождению. В таком случае, сама геополитика сводится к политическим манипуляциям, в конечном итоге с экономическими целями, к «шахматной игре», согласно выражению Збигнева Бжезинского.
Происходит это в рамках т. н. «редукционизма», присущего современной цивилизации, описанному русским философом в изгнании Б.П. Вышеславцевым, в его труде «Философская нищета марксизма» (опубликованного, под псевдонимом «Проф. Б. Петров», в издательстве «Посев» в 1952 г.). При этом сам по себе такой идеологический «редукционизм» вызван стремлением как-то скрыть, закамуфлировать главные мотивы собственных политических манипуляций, каковые отнюдь не являются только лишь экономическими, но также и «ценностными», то есть аксиополитическими. Посему, серьезный геополитический анализ никак не может оставлять вне своего поля зрения те или иные виды причин, которые тоже кондиционируют геополитику, а должен учитывать все причины. Причем, эти причины уже отчетливо видны при любом анализе самого государства, как исторического явления.
В этом отношении, русское евразийство, возникшее в русской эмиграции, а затем продолженное уже в России Л.Н. Гумилевым, сделало свой концептуальный вклад в подобные анализы, указав на наличие также и этнографических факторов в исторических политических процессах. Однако, кроме территориальных, экономических и этнографических факторов, в исторических процессах играют значительную роль также и религиозные, духовные, мировоззренческие, нравственные и культурные факторы, каковые совместно и образуют аксиополитику.

ПРИЧИНЫ ВОЗНИКНОВЕНИЯ ГОСУДАРСТВА И ПОЛИТИКИ
Английский историк Арнольд Тойнби, в своем многотомном труде об истории человечества, тоже ссылается на роль географических факторов, как «территориальных вызовов» человеку. Тойнби считает, что сама по себе человеческая культура является суммой удачных и неудачных ответов на все вызовы, возникающие перед отдельными цивилизациями в истории. Испанский философ Хосэ Ортега-и-Гассет, в своем критическом анализе этого труда Тойнби, называет эти территориальные факторы «пейзажем» (по-испански: paisaje, от слова pais, страна). Все культуры развиваются в определенном пейзаже, с определенным климатом, ибо все люди живут в своем пейзаже: «Каждая раса несет в своей первоначальной душе свой идеал пейзажа, который она затем старается осуществить в своем географическом окружении.» («Una interpretación de la historia universal, en torno a Toynbee», Madrid, 1960).
Однако, что касается политики, понимаемой как государственность, Ортега считает, что государство, а следовательно и политика, зародились под влиянием четырех основных причин (факторов).
Двумя первыми факторами, почти одинаковыми у всех народов, являются необходимость организации обороны своего общества и необходимость организации постоянного собственного правосудия в этом обществе. Ортега ссылается на немецкого юриста Фон Игеринга (Rudolf von Ihering, 1818-1892), считающего, что именно необходимость в постоянном непредвзятом судебном арбитре, в замену многих частных третейских судов, была главной причиной учреждения государственной власти, вначале понимаемой как судебная власть.
Однако сам Ортега считает, что первоначальной причиной учреждения постоянной государственной власти была необходимость установления постоянного военного руководителя («рекса»), вместо спорадических импровизированных военных вождей, для организации обороны собственных территории и свободы. (При этом нельзя упускать из виду, что такая государственная оборона свободы своего общества, в конечном итоге является обороной народного быта и нравов этого общества. Как показал А. Хомяков, свобода на самом деле значит «свой быт».) Лишь затем, этому постоянному военному воеводству было общим согласием (консенсусом) поручен также и разбор судебных дел.
Можно добавить, что иллюстрацией этому является должность претора. В Древнем Риме так называли предводителей римских легионов. Это слово, по-видимому, одного корня с нашим глаголом «проторять» (дорогу). В Древнем Риме преторам были поручены также и судебные дела. И сегодня в Италии, суды носят имя «преторий», как и во времена Понтия Пилата.
Третьим фактором является «спортивный» характер человеческой общественной жизни, частично схожий с некоторыми тенденциями у многих животных. Организация обороны и правосудия происходит под сильным влянием этой «спортивной» тенденции, особенно, что касается военных и судебных церемоний и ритуалов. Ортега при этом ссылается на труд «Homo ludens» («Играющий человек»), известного голландского историософа и философа Йохана Хейзинга (Johan Huizinga, 1872-1945). Можно добавить, что если первый фактор создания государства, а именно необходимость в обороне, в некоторых отношениях аналогичен подобным явлениям и в животном мире, то уже второй фактор – правосудие – имеет отличительный человеческий характер. В своих лекциях в «Колледже Франции», в 1970-1971 гг., о «Воле к знанию», Мишель Фуко (Michel Foucalt) показал, что зачатки правосудия и судебных ритуалов в Древней Греции имели религиозный характер, то есть – человеческий.
Этот религиозный характер человеческих учреждений и является четвертым учреждающим фактором государственности. Высшая форма человеческого общежития – политическая или государственная жизнь – требует для своего зарождения и дальнейшего существования наличия объединяющей и ориентирующей коренной нравственной идеи.
Ф.М. Достоевский по этому поводу пишет: «При начале всякого народа, всякой национальности идея нравственная всегда предшествовала зарождению национальности, ибо она же и создавала ее. Исходила же эта нравственная идея всегда из идей мистических». (Дневник Писателя, 1880)

ВЕРОВАНИЯ И ГОСУДАРСТВЕННЫЙ СТРОЙ
В учебниках государствоведения обыкновенно указываются три элемента государства – власть, население и территория: «В понятие государства входят следующие три элемента: 1). Власть, обладающая признаками самостоятельности и исключительности; 2). Совокупность лиц, подчиненных этой власти – народ; 3). Территория». (Кн. Е.Н. Трубецкой. Энциклопедия права. Киев, 1901. Репринт Нью-Йорк, 1982). Однако, в самих истоках политической науки было установлено наличие и двух других элементов государства, помимо этих трех, а именно: 4). Верований. 5). Политического строя.
Фюстель де Куланж, в «Древней гражданской общине», говорит: «Взгляните на учреждения древних, не размышляя о их верованиях, и вы найдете их темными, необъяснимыми... Но рядом с этими учреждениями и этими законами поставьте верования: факты тотчас станут ясными». (Л.А. Тихомиров, «Монархическая государственность»)
Ортега-и-Гассет считает, что политический консенсус, необходимый для учреждения государства, всегда основывается на «общем полном веровании в определенное представление о жизни и мире… Кто-то легитимен – царь, cенат, консул, – когда его исполнение власти основано на компактном веровании всего народа в то, что он действительно является тем, кто имеет право исполнять ее… Поэтому, когда это общее полное верование раскалывается, ослабляется или рассеивается, вместе с ним раскалывается и легитимность… За распадом верований и системы нравственных норм, то есть поведения, немедленно следует распад легитимности публичной власти… Тогда нет законного государства, потому что нет состояния общего духа в обществе».
Ортега-и-Гассет утверждает, что любая верховная власть только тогда «юридически легитимна,... когда... она основывается на компактном веровании всего народа, что она действительно обладает на это правом. Это право не признается в обособленном виде, ибо верование, что царь или сенат имеют право править, существует только лишь как часть целостного верования в определенную концепцию мира, каковая тоже разделяется всем народом. В итоге, это и есть consensus. Эта концепция... должна быть религиозной.» Ортега-и-Гассет определяет «консенсус» как «общее полное верование в определенное представление о жизни и мире...». (Цитаты: Ортега-и-Гассет «Одна интерпретация всемирной истории», «Una interpretación de la historia universal», Мадрид, 1960).
Л.А. Тихомиров считает верования частью «социального фундамента государства, каковым является нация». Верования выражаются более всего в верховной власти, «которая есть конкретное выражение принципа, принимаемого нацией за объединительное начало». «В той или иной форме верховной власти выражается дух народа, его верования и идеалы, то, что он внутренне сознает как высший принцип, достойный подчинения ему всей национальной жизни». Лишь, «если в обществе не существует достаточно напряженного верования, охватывающего все стороны жизни в подчинении одному идеалу, то связующей силой общества является численная сила, количественная, которая создает возможность подчинения людей власти даже в тех случаях, когда у них нет внутренней готовности к этому». «Верховная власть... выражает весь дух, предания, верования и идеалы народа». (Цитаты: Л.А. Тихомиров, «Монархическая Государственность», Буэнос Айрес, 1968).
Основатель сионизма, Теодор Герцль, тоже говорит, что «вначале – идея». (Речь на Пятом конгрессе сионизма, в Базеле). В другой речи (в Берлине) Герцль говорит об «облачении древнего народного идеала в политические формы». В своем труде «Еврейское государство», Герцль подчеркивает, что «мы признаем сами себя принадлежащими к одному народу только через веру наших отцов».
Аристотель обращает особенное внимание на политический строй (режим, конституцию) государства, который фиксирует (в писаной или неписаной форме) соотношения между остальными элементами государства:
«Если государство ("полис") является сообществом граждан в рамках политического строя, то если изменяется и делается иным политический строй ("полития"), по необходимости государство тоже перестанет быть прежним. То же мы говорим про хор, что он является одним, когда он комический, и другим, когда он трагический, несмотря на то, что зачастую он состоит из тех же людей... Если говорить про государство, что оно то же самое, то прежде всего надо иметь в виду его строй, независимо от того, имеет ли оно то же самое имя, или иное, и населяют ли его те же самые люди, или совершенно другие»… «Политический строй – это организация должностей в государствах, как они распределяются, каковой является верховная власть и какая цель у сообщества в каждом случае»… «Политический строй ("полития") это форма жизни государства ("полиса")».
Встает вопрос: если геополитика является наукой, которая исследует соотношения между политикой и территорией, как называть науку, исследующую соотношения между политикой и системами верований, идеологий, нравов и духовных ценностей?
Если выражение «геополитика» образовано из комбинации греческих слов «земля» и «политика», можно было бы образовать выражение «пистополитика», с помощью греческого слова «пистис», вера. Однако в философии уже существует дисциплина «аксиология», т. е. наука о ценностях. По аналогии, можно было бы науку о соотношениях между политикой и духовными ценостями называть «аксиополитикой».

АКСИОПОЛИТИКА ВО ВСЕМИРНОЙ ИСТОРИИ
Проследить сотношения между политикой и системами верований, идей, нравов и культурных ценностей в истории человечества не трудно, ибо все древние государства были так или иначе тесно связаны с религиями и вообще с верованиями их народов. В этом смысле, особенно важно отметить соотношение между аксиополитикой и геополитикой. Можно утверждать, что аксиополитика всегда так или иначе ориентирует геополитику.
В древней истории это почти всегда происходило открыто, публично, но в последние времена такая ориентация весьма часто проводится скрытно, закулисно и даже засекречено. В основном, это происходит по причине конспиративного и даже мистериального характера некоторых идеологических систем, которым удалось возыметь политический перевес над традиционными системами народных верований.
Публичный теократический характер древних государств Мессопотамии и Египта известен. В так называемых «больших» восточных государствах Древнего Мира, в государствах-культурах Египта и Месопотамии, можно наблюдать максимальное слияние религиозных и государственных учреждений. Высшая политическая и высшая религиозная власть в них принадлежала одним и тем же лицам. Такая «персональная уния» откладывала свой отпечаток на весь государственный строй.
Лучше всего такой строй выражен в Древнем Египте: фараон был одновременно главой государства, верховным жрецом и даже божеством. Единоличная и даже священная власть фараона была необходима для безапелляционности решений верховной власти, но она отнюдь не могла сама технически справляться со всей сложностью задач, которые перед ней ставила ее основная функция: необходимость обеспечить ежегодное перераспределение засеваемых земель после разливов Нила. Так возник институт писцов и землемеров, которые именем фараона ежегодно проводили в кратчайшие сроки эту громоздкую работу. Однако, очевидно, что за системой и подготовкой писцов и землемеров должны были стоять какие-то более глубокие структуры научного, педагогического, организационного и, в конечном итоге, властного характера.
В Древнем Египте эти последние структуры не имели полностью открытого публичного характера и располагались в значительной мере в лоне разных жреческих институций, каковые определяли «аксиополитику» страны и следили за ее исполнением. Эти постоянно и беспрерывно действующие мистериальные (т. е. не публичные) структуры реальной политической власти в Древнем Египте восполняли и уравновешивали весьма сильную, но часто прерывающуюся монархическую власть. (В Египте за три тысячи лет было 30 династий).
Эти властные структуры и органы жреческих институций в Древнем Египте всегда, в течение всей истории этой цивилизации, неукоснительно принимали активное участие в решении судьбоносных государственных дел («великих государственных дел», как говорили в Московской Руси). Другими словами, они формулировали и определяли аксиополитку Древнего Египта, каковая, в свою очередь, ориентировала его государственную геополитику. Можно отметить изгнание в XVI в до Р.Х. гиксов, завоевавших за век до этого Египет; преодоление в XIV в до Р.Х. глубоких религиозных монотеистических реформ фараона Аменофиса IV; освобождение от ассирийской оккупации в VI в.; провозглашение в 332 г. до Р.Х. оракулом египетского божества Амона, в оазисе Сива, Александра Македонского (после освобождения им Египта от персидского владычества) сыном греческого бога Зевса и одновременно сыном египетского бога Амона, что практически было провозглашением его фараоном Египта.
В Древнем Израиле, географически возникшем между Ассирией и Египтом, этими двумя большими древними культурами-государствами, впервые в истории человечества появляются новые соотношения между государством и религией. Государство Израиль как таковое образовалось после Ветхозаветной Церкви. В Древнем Израиле, Церковь не только существовала до государства, но она же и создавала это государство и его аксиополитику и направляла его геополитику, с самого начала, в согласии с этой аксиополитикой.
Барух Спиноза считает, что «правление у евреев можно назвать теократическим», ибо «его граждане не признавали никакого иного права, кроме полученного через откровение» (Tractatus Theologico-Politicus). Спиноза отмечает несколько периодов развития этого правления. Сначала «евреи... обязались единодушно исполнять все указания Бога, без назначения никакого посредника», так как «они уступили взаимообразно сами себе свои права». Это была своеобразная демократическая теократия, считает Спиноза. Затем, они передали все свои права вопрошать Бога Моисею. Моисей стал единственным посредником между Богом и еврейским народом. Народ даже не имел права назначить преемника Моисею. Потом сам Моисей раздвоил свои функции, передав первосвященство своему брату Аарону и его наследникам. Таким образом, были созданы две власти, взаимообразно ограничивающиеся, но находящиеся в симфонии между собой. Религиозная власть толковала законы, но не по своей инициативе, как Моисей, а только в ответ на запросы власти административной. В свою очередь, политическая власть должна была править в соответствии с божественными законами и в соответствии с этими толкованиями.
При этом нельзя не отметить весьма важную роль пророков в Древнем Израиле. Они строго следили за соблюдением и сохранением религиозных и нравственных ценностей, и публично обличали их нарушителей. Когда было нужно, они даже выступали против народа, а не «говорили к народу». (Пророка Амоса, 7, 15). Ортега-и-Гассет отмечает, что известный филолог Рудольф Киттель (Rudolf Kittel) утверждает именно такой смысл соответствующих оригинальных библейских текстов. В свою очередь, известный эллинист Вернер Йегер обращает внимание на то обстоятельство, что греческие отцы Церкви переводят библейские слова «пророк говорит», как «пророк наставляет» (pedagogei). Педагогика служит аксиополитике и является ее инструментом.
Эволюция политических и общественных институций в Древней Греции, и особенно в Афинах, тоже свидетельствует о примате аксиполитики над всеми остальными подвидами политики.
Мишел Фуко, в своем курсе лекций в 1970-1971 годах в Колледже Франции, подробно описывает неизменное сохранение влияния религиозных установок при эволюции политической, и особенно судебной, власти в Древней Греции, начиная с VII века до Р.Х., вплоть IV века до Р.Х.. Даже чеканка государственной металлической монеты была вызвана, считает Фуко, необходимостью согласовать с новыми временами религиозное требование взымания «десятины» с доходов (т. е. «жертвоприношения») состоятельных граждан, чтобы эти десять процентов затем распределить, главным образом в пользу неимущих. (Фуко отмечает, что взымание десятины деньгами, а не товарами, не только технически облегчало саму эту операцию, но также и обеспечивало сохранение права на собственность, в первую очередь на землю, которая в те времена была главным средством производства). Коммерческая функция денег, как средства облегчающего обмен товарами, была второстепенной, в истоках адаптации греками этого лидийского нововведения, считает Фуко.
Он также полагает, что создание греческого алфавита и развитие педагогики тоже служили сохранению традиционных греческих религиозных ценностей. Также и длинный процесс политических и судебных реформ в Греции в этот период свидетельствует о примате сохранения собственных аксиополитических принципов при проведении этих реформ, хотя и при эволюции внешних, формальных аспектов политической и общественной жизни. Больше того: Фуко обращает внимание на очевидное стремление Греции этих веков к возвращению к своим прежним первоначальным собственным ценностям, из домикенского периода. Можно добавить, что оракулы Древней Греции, Елевзинские мистерии и даже Олимпиады тоже служили сохранению этих ценностей.
Согласно легендам и хроникам об основании Рима Ромулом и Ремом в 753 г. до Р.Х., сам акт основания, также как и «инаугурация» второго царя, Нумы Помпилия, сопровождались рядом символических действий глубокого религиозного значения. Цицерон в своем труде «Законы» говорит, что Ромул в самом зачатке Римского государства основал «два славнейших учреждения: авгуров и сенат». Ортега-и-Гассет, комментируя эти слова Цицерона, обращает особенное внимание на то, что Цицерон ставит на первое место авгуров и лишь на второе – сенат. Действительно, сам Цицерон подчеркивает в указанном труде, что «наивысшее понятие права в Римском государстве связано с авгурами».
Таким образом, перед нами очевидный факт: славнейшими и важнейшими учреждениями римской монархии с самого начала являются авгуры и сенат, но не сама по себе монархия. Значит, монархическая власть, просуществовавшая в начале Римского государства в течение 243 лет (с 753 до 510 гг.), не обладала в исключительной форме политической властью в Римском государстве, а разделяла эту власть совместно с авгурами и сенатом. На нашем современном русском языке такой строй можно было бы назвать «соборной монархией».
Авгуры были жреческой коллегией, состоящей из шести членов, которая сама кооптировала (включала) в свой состав дополнительных членов, по мере необходимости. Она официально занималась предугадыванием дальнейшего развития военных и политических событий и процессов. То обстоятельство, что им одновременно было поручено и хранение государственных архивов, свидетельствует о характере и сути их конституционных функций: изучая и хорошо зная прошлое, они должны были предостерегать от повторения предыдущих ошибок и блюсти соответствие римской геополитики с римской аксиополитикой. Они не обладали формальной властью принимать какие бы то ни были решения, но они имели право на вето по отношению к любым решениям власть имущих.
Дабы обеспечить исполнительную силу этих вето, их решения были с самого начала объявлены священными и никем не отменимыми. Более того, их приговоры имели трансцендентный характер, то есть они считались стоящими над человеческими страстями и притязаниями, ибо они формально зависели лишь от угадывания смысла и значения птичьих полетов. Таким образом, для начинания любого государственного дела, будь то военного или гражданского, была необходима предварительная положительная санкция авгуров. Это и было «инаугурацией» (буквально: «добрым начинанием») не только нового годового периода вступающих на власть консулов, но также и хорошим началом любого государственного дела.
Это был авторитарный строй Римской Республики, основанный на авторитетных и компетентных республиканских учреждениях авгуров, сената и цензоров, то есть на соборной власти основных государственных органов, а не на своеволии одного лица, как это сегодня утверждают многие несведующие комментаторы.
Аксиополитический характер функций коллегии авгуров дополнялся наличием в Римском государстве другой специфической жреческой коллегии, а именно коллегии «понтификов», «мостостроителей», состоящей из пяти членов, возглавитель каковой был верховным жрецом Римской Республики («pontifex maximus»). Юлий Цезарь соединил обе эти коллегии понтификов и авгуров в одну, дав понтификам права авгуров, а его преемник Август (30 год до Р.Х. – 14 год после Р.Х.) сам принял титул «верховного понтифика» в 12 году до Р.Х., соединив в своем лице и многие другие титулы Римской Республики.
Все последующие римские императоры обладали также и этим титулом верховного жреца, что давало им право на личную священную неприкосновенность, но одновременно подтверждало отмену соборного характера этой новой монархии, ибо принципиально сводило все государственные функции к одному единственному лицу. Таким образом, это уже была абсолютная монархия, вплоть до 391 года, когда испанский император Феодосий Великий отказался от этого языческого титула верховного понтифика, ибо к этому времени все члены Римского Сената в Константинополе уже стали христианами, и вследствие этого император конституционно стал христианским царем.
Через полтора века, в 533 году, император Юстиниан Великий провозгласил свою Шестую Новеллу (Новый Закон) о Симфонии, не только регламентирующую характер разделения между Церковью и государством, но также и восстанавливающую старый римский принцип необходимой нравственной цензуры над носителями государственной власти. Православные цари были самодержцами, то есть полностью независимыми арбитрами в государстве, но принципиально они не были абсолютными властителями, ибо Православная Церковь выполняла функции прежних авгуров и цензоров. Вообще, верховная власть должна была действовать в симфонии с верованиями и нравами народа, что возводилось в высший конституционный принцип.

ГЕОПОЛИТИКА МЕНЯЕТСЯ ПРИ ПЕРЕМЕНЕ АКСИОПОЛИТИКИ
При перемене господствующих верований, идеологий и мировоззрений в государствах, всегда неизменно происходят перемены также и в геополитике этих государств, хотя сами по себе географические условия и не меняются. Таким образом, при одних и тех же географических условиях могут быть разные геополитики. Значит, геополитика, хотя и имеет прямое отношение к географии, отнюдь не зависит от нее в исключительной форме, ибо если бы такая зависимость действительно существовала, никакая геополитика никогда бы не менялась.
Также нельзя ставить геополитику в абсолютную зависимость и от экономики. Геополитика зависит одновременно, хотя и по разному, от нескольких факторов, в том числе от географии, экономики, этнических элементов и от господствующей системы ценностей, то есть от аксиополитики. Причем, эта господствующая система ценностей может быть выражением народных традиционных верований и нравов или же быть чужеродной шкалой ценностей, насильно навязанной, с помощью новой конституционной системы, путем завоевания, или революционным или манипуляционным путем.
В связи с этим, можно отметить неоднократную смену геополитики Египта, за все периоды существования этой страны. Геополитика Древнего Египта, под возглавлением фараонов, стремилась к обеспечению максимальной безопасности границ своей собственной территории, но не претендовала завоевания чужих территорий. На юге эта политика пыталась поставить Судан в относительную зависимость от Египта, что было особенно важно, ибо истоки Нила находились на юге, вне Египта. На западе была пустыня, а за ней Либия, с кочевниками. На востоке и северовостоке положение было более сложное и более опасное: за соседним неспокойным Ханааном была Финикия, а за ней Ассирия и Хеттское государство. На севере, за морем, были, сперва, Минойское государство на Крите, а затем Греция, с которыми Египет имел дружественые отношения. Геополитика Египта, в общих чертах, преследовала цель достижения минимального мирного сосуществования с восточными странами, даже с помощью отдельных войн или дипломатических браков, когда это было необходимо. Удачная война Египта с Хеттским государством при фараоне Рамзесе II кончилась подписанием первого в истории письменного мирного договора, чей текст был найден при раскопках в Тель-Амарне.
Опасения Египта оправдались: в VI до Р.Х. он был завоеван Ассирией, а затем оказался под властью Персидского государства. После освобождания Александром Македонским от персов, Египет восстановил свою монархию, под новой греко-македонской династией Птоломеев, с новой столицей в Александрии. Геополитика птоломеевского Египта стала соврешенно иной по отношению к своим восточным соседям, ибо там возникли новые элленистические государства, культурно ему близкие. После включения Египта в Римскую Империю, его геополитика стала внутриимперской. Богатый Египет снабжал Империю не только зерном, но также и культурой, научными знаниями и даже административными технологиями, базируясь на Александрийской Библиотеке и на Университете при ней, и вообще на своих богатых культурных и технологических традициях.
Эту роль Египет продолжал исполнять и после разделении Римской Империи на Восточную и Западную в 395 году. Египетская столица Александрия стала культурной столицей Восточной Империи, которую потом на Западе стали называть Византийской. В Александрии был сделан перевод на греческий язык Ветхого Завета, была написана геометрия Евклида, была высчитана Эратосфеном длина земного меридиана (почти за два тысячелетия до Галилея). На Первом Вселенском Соборе, состоявшемся в Никее в 325 году, делегация Александрийской Церкви играла ведущую роль. Александрийской Церкви этим Собором было поручено разработать Православную Пасхалию, которой Православная Церковь пользуется до сих пор. После арабского завоевания в VII веке, верования и даже язык большинства населения Египта переменились, а за ними и его геополитика.
В современной истории тоже можно выбрать много примеров, подтверждающих сложную зависимость геополитики от многих факторов, в том числе и от идеологических и мировоззренческих.
Например, в геополитике Японии за последние века можно различить три геополитических периода: 1. Период изоляции, до XIX века. 2. Период индустриализации, при одновременном стремлении к территориальной экспансии, под предлогом необходимости обеспечения доступа к сырьевым продуктам, под лозунгом «Азия азиатам», враждебном по отношению к США и к Западной Европе. 3. Послевоенный период экономической экспансии, при участии в «трилатеральных» структурах, совместно с США и с Западной Европой.
Приблизительно аналогичные примеры можно взать из истории и других стран. Геополитика православной англо-саксонской Англии отличалась от геополитики римо-католической норманской Англии и от политики современной англо-шотландской Англии, хотя во все эти периоды Англия зависела от своего географического островного положения.
Да и геополитику сегодня самой могущественной страны в мире тоже никак невозможно выводить только из ее географического местонахождения и положения. Ведь геополитика США сегодня отличается от геополитики всех общественно-политических структур, бывших на ее территории до образования этого государства. Но и после своего возникновения, США тоже меняли свою геополитику, не без соучастия аксиополитических факторов. Первый президент США, Джордж Вашингтон завещал США в своем послании, по окончании своего мандата, развивать коммерческие связи со всеми странами мира, но сводить до минимума политические связи вне американского континента. Президент Монро провозгласил доктрину, известную под его именем, согласно которой не американские страны не должны вмешиваться в дела американского материка. Эти концепции вылились в т. н. «доктрину изоляционизма» США, помешавшей США войти в состав Лиги Наций.
Соединенные Штаты Северной Америки, возникшие через девятьсот лет после основания русского государства, как объединение английских колоний в «Новой Англии», на берегах Атлантического океана, вскоре начинают непреодолимое продвижение в обратную сторону, в направлении Тихого океана, сметая на своем пути все чужие владения. После покупки Луизианы у Франции в 1803 г., начинается муссирование пропагандистской кампании о необходимости «продвижения на Запад». В 1845 г. США аннексируют Техас. Одновременно, публицист Джон Л. О‘Салливан провозглашает тезис, что континентальное расширение США является их «очевидным предназначением» («Manifest Destiny»). Вслед за этим, в 1846 г. США начинают войну против Мексики, в результате которой они отнимают у Мексики 55 процентов ее территории. Затем, после выхода на Северный Ледовитый океан покупкой Аляски в 1868 году, и после консолидации своей северной границы с англо-французской Канадой, США обращают свой взор на юг, в сторону испанской Кубы, а затем Панамского канала. С войны с Испанией в 1898 г. за контроль над Кубой и Филиппинами, начинается т. н. «имперский» период США, прямо противоположный геополитическим доктринам Вашингтона и Монрое.
После Гражданской войны в США и активной помощи Царской России правительству Линкольна, наступил период внешне дружелюбных отношений между США и Российской Империей, длившийся почти полвека. Во время этого периода, Россия уступила США Аляску, после того как она ретировалась в 1841 г. из Северной Калифорнии. Во время Русско-Японской войны вдруг выявилась перемена этой политики со стороны США, выразившаяся не только в их гласной и негласной поддержке Японии, но и в участии в программах идеологического «промывания мозгов» русским военнопленным в Японии. Затем, в начале Гражданской войны в России, правительство Вудрофа Вильсона помогло Троцкому и его команде отправиться в Россию, чтобы выступить на стороне команды Ленина. Так, еще во время не окончившейся Первой мировой войны, союзники и враги России стали негласно сотрудничать, мечтая о ее расчленении. Когда одна из сторон в этой гражданской войне выдвинула своим главным лозунгом «За единую и неделимую Россию», расчленение пришлось отложить, чтобы не проиграть. Однако историческое имя страны все-же удалось убрать. Затем наступил период полугласного экономического сотрудничества.
Во время наступившей затем Второй мировой войны, мечты о расчленении России пришлось снова отставить, а затем и провозгласить громогласно свою дружбу с «добрым старым Джо». Юридически формально этот период закончился официальным провозглашением наличия во всем мире только лишь «трех великих демократий», в каковую тройку даже не вошла Франция, несмотря на все потуги де Голля в нее войти. Этот период закончился ялтинскими соглашениями и учреждением Организации Объединенных Наций. Постоянными членами Совета Безопасности этой всемирной организации стали эти три великих демократии, плюс Франция де Голля и Китай Чан-кай-шека.
Ортега-и-Гассет вскоре после этого констатировал, что такое провозглашение «трех великих демократий» положило конец всем предыдущим научным определениям демократии. Можно добавить, что, с этого момента, мы, в действительности, имеем дело с неодемократиями. Один из учеников Ортеги, испанский философ, пожизненный сенатор Юлиан Марияс затем пояснил, что все страны - члены ООН являются «ипсо факто» такими современными демократиями, независимо от их реального политического строя. Некоторые из современных демократий тогда уточняли, что они даже «демократии с гаком», то есть «народные демократии». Сегодня таковых осталось всего лишь две, Северная Корея и Конго.
Затем наступил новый геополитический период, когда одна из «трех великих демократий» была провозглашена остальными двумя «великими демократиями» и некоторыми другими неодемократиями, что она на самом деле таковой не является, без уточнения с какого момента. Поверженная в прах Западная Европа была объявлена новым геополитическим центром, с программой неудержимого экономического роста. Включая и побежденную, уничтоженную и разделенную Германию, хотя во время предыдущего геополитического периода ей первоначально предназначалась перманентная «деиндустриализация» и вообще второстепенная геополитическая роль.
В середине шестидесятых годов, один из видных геополитиков США Збигнев Бжезинский в ежемесячном мадридском философском журнале «Revista de Occidente» (№ 24, март 1965 г.) в статье на испанском языке под заглавием «Una Europa hasta los Urales?» («Европа до Урала?») писал: «Для новых отношений между Востоком и Западом было... важным зарождение новой Европы, до сих пор ограниченной своей западной частью, но которая уже является мощной экономической силой, способной вызывать с каждым днем большее политическое и идеологическое притяжение в странах по ту сторону Эльбы».
Этот период сегодня уже закончился. Западная Европа сегодня уже не должна «притягивать страны по ту сторону Эльбы», ибо она вступила с ними в экономическое (и даже политическое) партнерство. Кроме того, Западная Европа сегодня «притягивает» к себе и к своей новой валюте капиталы со всего мира, включая и капиталы из зоны доллара США, конкурируя с самим долларом. Одновременно, в западной геополитике выдвигается вторая программа, помимо мечтаний о дальнейших расчленениях России: хронические конфликты на всем протяжении евроазийского «подбрюшья», с Востока на Запад: от Пакистана, Афганистана, Ирана, Ирака, Кавказа, Ближнего Востока, вплоть до Балкана.
Однако планы расчленения России отнюдь не забыты. Бывший секретарь Госдепартамента США Мадлен Олбрайт заявила: «Это несправедливо, что Россия сама располагает таким количеством территории, как Сибирь, и с таким количеством рессурсов».

ЗАКУЛИСНЫЙ ХАРАКТЕР АКСИОПОЛИТИКИ В НЕОДЕМОКРАТИЯХ
Идеологическая близость современных неодемократий проявляется также и в их общем стремлении как-то скрыть и приукрасить свои собственные подлинные мировоззренческие и нравственные убеждения и концепции. Посему, все неодемократические институции, которые должны формировать и разрабатывать аксиополитические ориентиры, находятся в тени, а часто и в подпольи. Вследствие этого, в неодемократиях все «передаточные ремни», идущие от аксиополитических центров к политическим и геополитическим инструментам, частично окутаны туманом, в противоположность классическим демократиям и республикам. В первоначальной римской республике публичность ее аксиологических центров и органов даже возвещалась в самом ее имени: Res publica.
Одним из теоретиков этих неодемократических концепций был Антонио Грамши (Antonio Gramsci, 1891-1937). Когда итальянская социалистическая партия раскололась в начале двадцатых годов прошлого века на три части (на социалистов, фашистов и коммунистов), Грамши был одним из основателей итальянской компартии. Вскоре он оказался в СССР, где и женился. После своего возвращения в Италию, был арестован фашистским правительством. В тюрьме написал серию писем и статей, которые после Второй мировой войны были опубликованы в Италии, как «Письма из тюрьмы» и «Тетради из тюрьмы».
В этих «письмах» и «тетрадях» Грамши делает социологический анализ современной идеологии Запада, где помимо формальных политических структур, существуют также и неформальные «структуры гражданского общества», которые, в конечном итоге, могут обладать даже большей реальной властью, чем формальные структуры. Эти не формальные, то есть закулисные, по сути подспудные структуры, образуют сложный пучек общественных учреждений, в которых главную роль играют средства массовой информации и так называемые «неправительственные организации». Однако сами они тоже отнюдь не формулируют аксиополитику, а лишь передают ее от подспудных центров ее хранения, создания и разработки к их исполнительным инструментам.
Суть господствующего мировоззрения современного Запада Антонио Грамши определяет как безрелигиозный «имманентизм», в противовес «трансцедентализму» всех религиозных верований и мировоззрений. («Имманентизм» в данном случае понимаемый, как происхождение общественных ценностей из самого общества, значит – ценностей не стоящих над обществом). Причем, в этом вопросе Грамши не выступает от имени интернационального или итальянского коммунизма, а от имени всех современных идеологий Запада, особенно отмечая вклады в это западное мировоззрение немецкой философии, французской политики и английской экономики.
Такой безрелигиозный имманентизм и является отличительной характеристикой современной господствующей западной аксиополитики, довлеющей над ее геополитикой. ▲