КТО СИЛЬНЕЕ? / Краткий опыт критики прикладного социал-дарвинизма / Геннадий Старостенко

 Есть вещи, о которых не принято говорить вслух. Есть темы, на которые общественной моралью наложено табу, хотя в них по существу нет ничего неприличного.  Вместе с тем наполняющие их идеи лежат в основе тех мифологем, которые определяют мотивы человеческих амбиций и поступков, сам образ жизни человека.  А их запретность и табуизированность мотивированы тем, что самые заветные и сокровенные мысли, желания и побуждения человеку свойственно держать при себе, в самых интимных уголках души.

Этот круг идей и побуждений нередко бывает нажит и выстрадан собственным опытом, например, неудачами в личной жизни, но может быть и продуктом заимствований и наблюдений. Он может принимать порой причудливые невротические формы, латентные, или врасти в сознание комплексом убеждений, которым требуется акцентированная внешняя манифестация.

Это круг идей и побуждений, питающих разум и душу человека мифами  социал-дарвинистского цикла. Убеждением, что мир устроен так, что в нем only the fittest survives - выживает только сильный, жестокий, ловкий, привлекательный и разумный. А также хитрый, терпеливый и незаметный. И еще убеждением в том, что даже если он устроен иначе, то в интересах человечества таковым его следует сделать.

Перенося это в контекст новейшего времени, «плебсу», «серой и безликой биомассе» коммунистического образца противопоставлялся тип «хомо сапиенса» экономически активного и биологически совершенного.

В этом направлении активно поработали как либеральные концепции, видевшие единственную перспективу в приближении к идеалу демократического типа с его суетливой и мучительной самореализацией через гражданские права, так и монархические, селективный метод которых утверждал аристократический образец совершенствования человеческой  породы («аристос» значит лучший).

Поскольку и те, и другие декларировали принцип частной собственности и видели своего главного врага в эгалитарных доктринах, то выступали против оных как союзники. С развалом социалистической системы и угасанием идеалов коллективизма их мнимый союз распался в классическом соперничестве (описанном, впрочем, еще в далекой античности Плутархом).

На иной неискушенный взгляд, может показаться аксиомой, что вся история Земли и Человека пронизана вектором бого(идеало)приближающего развития, вектором эволюции. Однако горький опыт человечества, заключенный в сентенциях вроде той, что «история учит тому, что ничему она не учит» (или что «ничему не учит, а только наказывает за незнание уроков»),  сдерживает оптимизм в отношении эволюционных детерминант. И Руссо, и древние до него доказывали, что технологический прогресс, развитие и постижение человеком  наук и ремесел отнюдь не способствуют совершенствованию нравов, да равно и физического облика двуногих.

В истории цивилизаций регресс – явление между тем не более редкое, чем противоположное ему. Примитивно устроенные народы нередко подчиняли народы с более высокой культурой, грубая сила одерживала верх над совершенством, нанося урон и культуре и генофонду порабощаемых. Полчища варваров саранчой сметали ростки высоких культур. К тому же и сами культуры и цивилизации старели естественным образом, распадались и обращались в тлен, оставляя потомкам глиняные черепки, остатки бытовой утвари, истлевшие письмена. (В идеальном случае они успевали распространить в своих геополитических окрестностях комплекс государствообразующих, гражданских и эстетических воззрений, которые позволяли унаследовавшим их опыт нести и дальше эстафету созидания Совершенного Человека).

Если сравнивать современное человечество с герасимовскими реконструкциями образов его древних пращуров, то прогресс вроде бы налицо. Но с другой стороны, если хорошенько оглядеться, то можно констатировать, что и среди окружающих нас типажей немало найдется таких, у кого узок, мал или скошен лоб, велики надбровные дуги, сильно выступают скулы, нет подбородка или присутствуют иные дефекты внешности, не позволяющие причислить их к аполлоническому типу. Как немало и людей с невысоким «Ай-Кью». Следовательно, сравнительная антропология не дает сколь либо достоверных критериев.

Более того, по утверждениям ученых, кроманьонцы, праисторическое племя, жившее много десятков тысяч лет до нас с вами, были исключительно высокорослой и прекрасноликой расой. Были, но исчезли. Или растворились в менее совершенных популяциях.

Вместе с тем было бы упущением оставлять без внимания знаменитый «принцип Дана» (Джеймс Дан – 1813 – 1895), «принцип цефализации» – непрерывного развития человеческого мозга (а возможно, и внешнего облика). Как не следует пренебрегать и утверждением Вернадского: «Прогресс организмов шел непрерывно и не может поэтому остановиться на человеке. Человек не есть венец творения».

Но не применимы ли их выводы скорее к глубинной исторической развертке в масштабе антропологических эпох, чем к новейшему времени? Среди сторонников социал-дарвинизма есть, в частности, и мнения, что естественный отбор и борьба за существование практически не являются детерминантой развития человеческой расы с появлением бензинового двигателя и изобретением пенициллина. Научно-технический прогресс и особенно успехи медицины обеспечили ситуацию, когда выживают не только самые-самые, но и все остальные… И таким образом интенсивное воспроизводство «дефективных» и «неполноценных» и есть основная причина современных проблем общества.

Если брать по гамбургскому счету, то антропоэстетику, видение человеком самого себя, всегда образовывали два главных культа – аполлонов и христов героический, с одной стороны, и плебейский – культ выживания. Разделение происходило по инстинкту самосохранения. В первом доминировала героика самопожертвования, отсекавшая низменное в человеке и стремившаяся возвысить его образ, во втором на первый план холодной рептилией выползал сам этот инстинкт самосохранения со множеством адаптационных рефлексов.

И в этой связи велико было значение различных религий и культов, формировавших не только кумиров, но и ориентиры саморазвития. Трудно переоценить значение христианства в его попытке подвигнуть человека к мысли о совершенном. Но прошли века – и вот уже идее христианского гуманизма здорово досталось от Ницше, который, горя желанием обновить человеческий дух и породу, приписывал культу Христа увод общественного сознания от прямых и очевидных ценностей, ханжество, лицемерие и т.д. – иначе то, что будто бы давало сохраниться всему слабому, больному и нежизнеспособному. Одно, рождаясь из другого, образовывало противоположности, и всегда казалось, что именно сегодняшний плод истории – самый разумный и удачный.

 Ницшеанство не было всего лишь декларацией. История знает немало попыток воплотить эту идею, попыток «помочь» ей в исполнении нелегкой миссии совершенствования человеческой породы. Так, знаменитый Дракула, которого англичанин Б.Стокер взял себе героем, если обратиться к первоисточнику (русской летописи XY века – «Сказанию о Дракуле-воеводе») прославился тем, что задолго до Гитлера собирал больных, уродов и калек и зверски уничтожал их. Были предшественники и у Дракулы.

Идеи естественного отбора чрезвычайно распространены как в сознательном, так и в подсознательном бытовании. И Анти-Будде, жестокому Нибелунгу, героике могущества всегда найдется место в исканиях человеком самого себя.

Есть, безусловно, есть он, этот богоприближающий потенциал саморазвития. Как минимум в виде потребности. В человеке жива эта потребность – идти за совершенным, отсюда и мысль, что «человек красотою спасется», и что «путь к свободе лежит через красоту», и в кумиры он себе выбирает лучших, а не посредственных. Это происходит от органичной природной потребности, а нередко и от интимного осознания собственных несовершенств, вплоть до впадения в «комплекс неполноценности».

Следует обратить внимание на то обстоятельство, что евгеника (наука о совершенствовании человеческой породы) появилась на свет незамедлительно с появлением учения Дарвина. И создал ее племянник великого певца отбора и эволюции видов Фрэнсис Гальтон. Некоторые убеждены – предвестник фашизма… В своей теории усовершенствования человека он предлагал вводить ограничения в институте брака с тем чтобы не репродуцировать дурную наследственность. А равно и другое. Он предлагал действовать.

В любом обществе и при любой социально-экономической формации есть и честолюбцы, не реализовавшие лидерских задатков, есть, увы, люди с ограниченными физическими возможностями,  есть обиженные судьбой бедолаги и многие-многие иные, что либо испытывают психические диссонансы, либо эстетствуют, либо томятся поиском идеала.  Все они глубоко переживают контрасты между идеалом и реальностью. И любая риторика, взыскующая «сильного» и «совершенного», бальзамом проливается на их израненные души. Но ее невероятная обманная двоякость заключается еще и в том, что одновременно она упрочивает и веру в это «сильное» и «совершенное» у тех, кто не сомневается в своих достоинствах, кто считает, что, будучи наделенным ими сполна, имеет право исповедовать успех и мораль избранных.

И очень часто между тем случается, что эта глубоко интимная потребность человека умело используется теми корпорациями, что стремятся оправдать свое паразитическое доминирующее положение.

Практически все стремящиеся к господству группы и корпорации начинают с того, что пытаются убедить нетвердые души в том, что именно в союзе с ними и будет реализован этот идеал саморазвития, что именно с ними человек станет совершеннее.

В основе множества революций, социальных скачков, реформ и реформаций лежит мифология человеческого совершенствования. И тот же марксизм, которому приписывают механистичность и невнимание к приоритетам личности, был одухотворен идеалом «нового человека». В этом и была главная его гуманистическая составляющая. Реализация идеи – дело другое. Увы, в идеале не получилось, да и началось с истребления генофонда…

Любая неразумная эпоха всегда пытается чисто виталистической аргументацией отринуть предшественницу. Мотивируя это тем, что та стара, слаба и всячески несостоятельна идейно, - в общем выжившая из ума старуха. Начинается, правда, чаще всего с диссидентства физически слабых, но упорных духом. Все начинается с попытки отстоять права «мыслящего меньшинства». (Тут следует вспомнить и Монтескье, который в своей истории Рима четко указал на факт, что Рим в своей борьбе за господство всегда вербовал себе внешних союзников в стане слабых. А затем «приходил им на выручку», чтобы сокрушить сильного соперника. Казалось бы, парадокс, но так и было. Мир создан из парадоксов. Так действует и нынешняя Америка). Раскачав устои общества, эти «слабые» далее включают в действие чисто силовые аргументы и заимствованные силовые ресурсы. Или те включаются сами. (Не будем ссылаться на диалектику превращения революции в террор, речь об ином – психологическом).

Итак, новая власть простыми и доступными народу образами внедряет в массы культ социального витализма – культ силы, языческих стихий и мистического гедонизма. Пусть мы порочны – но мы сильны и жизнеспособны. Идите с нами, если не хотите оказаться среди слабаков. Попутно вовлекается теодиция эпохи первоначального накопления капитала, оправдания бесчестия, захватов собственности, пролития крови и слез.

И разве не этому мы были свидетелями в постперестроечные годы?

При этом совершенно игнорируются взгляды, доказывающие, что диалектика витального и пассионарного имеет очень сложную, многообразно-интегрированную природу. В деле совершенствования человеческой расы работают абсолютно иные законы – биологические, законы таинства, законы отношений мужчин и женщин, и форсировать их природу иными внешними обстоятельствами не представляется возможным. Очень правильно об этом сказал академик АМН СССР Николай Бочков: «Сложность взаимосвязей биологического и социального как в историческом, так и в индивидуальном развитии человека не раз приводила к неправильным социальным выводам, созданию объективно ложных и вредных учений и даже основанию расистских идей».

И вот что важно: фаза накопления генофонда совершается природой в условиях длительного поступательного и стабильного развития. И неслучайно – шкала заметных эволюционных изменений берет за единицу исчисления целые геологические и антропологические эпохи. Скачки и насильственные изменения рождали мутантов. Генофонд совершенствуется, когда женщина выбирает на роль продолжателя рода наиболее достойного мужчину. Но такие, увы, не образуют большинства. В этом случае для исполнения своей природной миссии при одновременной реализации идеала женщина должна быть готова к роли матери-одиночки. Но тут без социальных гарантий не обойтись. Поэтому только социально-ориентированное общество и дает возможность «совершенствования породы».

Ничто не свидетельствует в пользу того, что самые циничные в оправдании своего рыночного динамизма социально-экономические формации благоприятствуют созданию более совершенного человека и более совершенных отношений между людьми. А культ языческой героики ниспровержения прежних устоев и установлений сменяется культом анархически-низменного и преступного. «Первоначальное накопление» вербует себе эстетику…

Бытовой социал-дарвинизм часто лежит в оправдании чьих-либо преступных действий или намерений. Он пытается навязать массам убеждение в том, что конфликтность, в т.ч. и социальная, - неизбежная составляющая человеческого существования, прямой результат несовершенства природы человека.  Что идеального строя нет, потому что нет идеальных людей. Но всякий, кто пытается изменить ход истории, пытается убедить людей, что на его стороне сила и харизма.

Вспомним кустодиевского «Большевика». Исполин с сердитыми глазами шагает по городу, переступая через дома. Он так велик, что дома ему просто по колено. (Если этот образ преломить в нашу нынешнюю плоскость, то вышел бы «силовик» или «новый русский бизнесмен»). Вспомним Горького, Шаляпина, Маяковского… - все это фигуры знаковые в своей могучести, на них и взгромоздилась новая эпоха.

Вспомним Блока: «Да, скифы мы, да, азиаты мы / С раскосыми и жадными очами…» Сколько в этих словах пассионарного напора, динамизма, стремления отторгнуть своей несокрушимой жаждой жизни все стареющее и отжившее свой век.

Вспомним – какими ничтожными пузырями Владимир Владимирович Маяковский рисовал в своих агитках «попов», «буржуев» и пр. А сколько силы и новаторства в поэтических образах этого «агитатора, горлана-главаря»? Да что там – половина пропагандистского обеспечения социализма строилась на культе сильного, дерзновенного и витального, на культе покорителя времени и пространства. Сплошные парады физкультурников. Никто не воспевал серости и безликости, которыми щедро наделяют прежнюю эпоху ее критики... Утопичная она или неутопичная – еще разбираться, но это была эпоха с невероятно захватывающей эстетикой…

И в этой связи исключительно важно понять, что сила и харизма не имеют абсолютного имманентного значения.  Это – инструмент. Важно, в чьих руках он находится. Любая завоевавшая власть эпоха пытается убедить массы в том, что она самая динамичная и жизнеспособная – и только по этой причине она находится на авансцене истории. И нет никаких оснований полагать, что исключительно нынешняя лучше иных способна культивировать идеалы саморазвития.

В самом начале 90-х ехал поездом в одном из южных направлений. В купе была еще женщина и какой-то «челнок» или кооператор. Он был мордаст и шкафоподобен, внешне крупнее меня. Зашла беседа о политике, и он стал давить габаритами, доказывая преимущества новой власти. Возможно, дошло бы и до кулаков, если бы к нам не подсел еще один пассажир. Это был отставной полковник ВДВ, двухметровый атлет с чертами античного грека. «Так что ты имеешь против социализма?» - тихо спросил он нашего соседа и буквально придавил его аргументами, готовый придавить и чем-то более материальным, так что тот вскоре постарался сделать вид, что не прав.

Впрочем,  и  кулачное право в век пороха и атомного оружия давно уже не представляется вполне убедительным. Только стремление познать, а не взять силой, обеспечивает лидерство в современном мире.  Поэтому любая разумная нация стремится выдвинуть на передний план своих приоритетов науку. Во Франции, начиная с моралистов и далее, мастера слова неустанно писали изречения,  возвеличивающие разум, приоритеты науки и научный метод познания. Писали, что народ, забывший о значении науки и передовых технологий, неизбежно остается на задворках истории. И не зря, похоже, писали – теперь у них под сто миллиардов долларов годового дохода только от одних туристов. Это сопоставимо с бюджетом России однако…

В обеспечение социальных приоритетов исключительно важно показать их «силовую» и «харизматическую» составляющую. Политтехнологи всех рангов потратили немало усилий на то, чтобы представить социальные доктрины как «субпродукт истории». В то же время с первых лиц медноблестящие доспехи громовержцев снимают только в дни траура. Во все остальные дни они «бойцы». Да и сами слова «силовик», «силовые структуры» одной своей семантикой призваны активным образом воздействовать на электорат.

Сильными мира сего накоплен огромный арсенал методов воздействия на мозги – есть оружие от мифологемного до телепсихотропного. Потому-то силы, стоящие за социальные приоритеты, должны располагать встречными аргументами. Чтобы быть способной оказать противодействие, обновленной социальной идее надо и выглядеть попривлекательней. Встречают-то по одежке...

Недавно слышал от знакомого «дальнобойщика» в деревенской баньке: Москва разворотливых любит. Сказано – и баста, просто парализует лаконизмом. Доходчиво,  убедительно и верно – как малосольный огурчик под водочку. А то, что любит Москва не всех подряд «разворотливых», а сравнительно небольшую их часть (тех, кто ближе к рычагу «разворота»), - это «народная мудрость» почему-то опускает… Сегодня популярны жесткие, «маскулярные» и даже «мускулярные» методы убеждения. Либеральная идея вытеснена или вышла из моды (и поделом - в России можно носить и шорты, но только месяц или два в году), однако при этом теми же крепкими локтями оттеснили и социальную. В 90-е в России попирало все разумные пределы рыночное дионисийство, Потом все как бы «устаканилось», и стихию сменила идея управляемого рынка. Да и само слово «рынок» (как и близкое к нему слово «ярмарка») семантически заряжено идеей витализма, идеей праздника, жизненной толчеи и кипения.

Так что же – лошадь впереди телеги, рынок впереди производства, а торжище впереди работы? А банкир и купец - впереди производителя? Увы, так в общем и случилось.  И произошло это в опьянении соцдарвинистской риторикой. Но почему бы тем, кто черпает силу от земли и металла, не взять эти «мускулярные» убеждения на вооружение? И кому как не социально-ориентированной интеллигенции оснастить этот союз новым образом мысли? Ведь были же эпохи, когда молодежь в России – как наиболее динамичная и жизнеспособная ее часть -  была устремлена к идеалам справедливости, так почему же можно позволять кому-то обращать теперешнюю молодежь в инфантилизм, матершину и брутальность? Пусть, оставаясь гуманистической по содержанию, социальная идея станет спортивной и привлекательной по форме. Кулак – вещь, безусловно, доказательная. Красота, как известно, тоже «страшная сила». Хотя и не столь эффективная, во всяком случае не всеконечно деятельная, поскольку классик ей страдательный залог приписал (ведь у Достоевского в оригинале - «мир красотою спасется»). Но сильна, прекрасна и справедлива прежде всего идея гуманизма, просвещенности, свободного труда и коллективного усилия в стремлении к Абсолюту.